В ночь приехал домой. Температура 38 °C. Уверен, что отравился.

Пролежал три дня. На третий день слегла Оля. Симптомы те же.

Живём в туалете.

Обратились в больницу.

Острая дизентерия. У меня кроме того – лямблиоз [48] .

Вырезали ноготь. Из-за повышенной температуры наркоз был особенно неприятен.

К нынешнему дню смог я оправиться от всего. Оля всё ещё слаба. Она в Индии оставила 10 килограммов; теперь весит 55. Я потерял столько же – приехал 83-килограммовым.

Посылка, отправленная в Иркутск с острова Андаманского, пришла к адресатам 20 сентября (два месяца пути).

Запись эта – последняя. Так я заканчиваю Дневник. Впереди – иные путешествия, иные чувства и мысли.

Это не окончание пути; это привал. Сказать мне предстоит ещё многое.

Когда Вибхишане дозволено было просить у Брахмы любого исполнения, Вибхишана сказал только: «Дай мне мужество никогда, ни при каких обстоятельствах не сворачивать с правильного пути» {73} . Он был прав. Это – единственное, о чём стоит просить богов; прочее надлежит сделать самому.

Делай, что можешь, и доверься судьбе.

Приложение

(Запись одну, под числом московским составленную (и поэтому в начале рукописи стоявшую), редактор просил меня перенести в конец Дневника – в «Приложение». Боялся он, что из-за подобных размышлений путь к индийским числам покажется читателю излишнее долгим, утомит его. Просьбу эту удовлетворяю – лишь отчасти с ней соглашаясь.)

21.06. Москва

Прочитал последнюю запись [от 15.06] и не нашёл важной детали – не упомянуть её равно тому, чтобы солгать о своих побуждениях.

Многие мысли, поступки случаются из привычки. Привычка зреет в нас от частого повторения того, что прежде выстраивало комфорт и безопасность. Это – эволюционное наследие. Выживали те, кто держался изведанных троп.

Однажды гусыня Конрада Лоренца поднималась в комнату хозяина; испугавшись чего-то, она вскрякнула, отбежала к стенке; выждав уверенность в том, что опасности нет, гусыня вернулась к оставленному пути – поднялась по ступенькам, вошла в комнату и познала там счастье хлебных комочков. С тех пор она часто ходила к Лоренцу; была уверена в своём шаге и даже позволяла себе торопиться. Но теперь гусыня неизменно сворачивала перед лестницей к стене – утвердила в маршруте излишний, но для неё обязательный манёвр. Гусыня не знала законов, по которым совершается её жизнь; она знала только опытом найденную закономерность – беды не найдётся, если, зайдя из коридора, протянуть от лестницы петлю и лишь после этого вступить на первую ступень. Гусыня нашла область своего комфорта.

Однажды гусыня истосковалась о хлебных комочках и, запущенная в дом, шла к хозяину особенно быстро. Она приблизилась к лестнице; в торопливости чрезмерной забыла ритуальный отворот к стене – без лишних суеверий принялась корячиться вверх по ступенькам. Тут была бы любопытная победа прогрессивности над ретроградством, но ещё не поднявшись до середины пути, гусыня вдруг остановилась. Глубоко втянула голову, поджала лапки. Ей сделалось страшно. Затем страх её усилился до явной истеричности (если только слово это можно отнести от человека к животному). Гусыня вздёрнулась, махнула крылом и, не заботясь о твёрдости ступенек, ломанулась вниз – не то спрыгивая, не то спадая по лестнице. Оказавшись внизу, гусыня спешно исполнила петлю комфорта . Петля эта получилась шире предыдущих. Гусыня замерла возле ступенек. Сообразив, что теперь опасностей не предвидится, встряхнулась; крякнула погромче – утверждая в себе прежнюю гордость, – и неспешным ходом отправилась наверх. Лишь малая хромость показывала в ней приключившуюся панику {74} .

Здесь я укажу на себя как на последователя гусыни Лоренца. Склонность моя к писаниям не от одних рассуждений происходит, но также от моей петли комфорта .