Нубийки безучастно взирали на эту суету. Казалось, после страшных событий последних дней у них уже не осталось слез и они просто-напросто были благодарны судьбе, что всё еще живы.

— Эй, человек, ты меня хотеть?

Тети, целитель и, волхв, обернулся, чтобы посмотреть, кто там лопочет у него за спиной.

— Нгата, — сказала рослая нубийка. — Я… есть… Нгата! — Она ткнула себя в пышную грудь.

Волхв исподтишка огляделся, не наблюдает ли кто за ним, а затем отвел женщину, чья кожа блестела, как полированное эбеновое дерево, в сторону и изумленно спросил:

— Каким это образом ты говоришь на нашем языке, нубийка?

Она смотрела на него, вытаращив глаза, а когда Тети медленно и с нажимом повторил свой вопрос, ответила с виноватой улыбкой:

— Не понимать, человек. Нгата не понимать.

При этом она так энергично замотала головой, что ее груди затряслись, и Тети крикнул писцу:

— Неферабет, я беру эту. Ее зовут Нгата.

Во время раздачи и переписи трофеев, грозивших затянуться до позднего вечера, фараон все так же невозмутимо взирал вдаль. Потом царь Тутмос поднял скипетр, и из толпящихся вокруг балдахина людей с быстротой молнии образовалась стройная процессия во главе с управителем царского дома и начальником церемоний Минхотепом. За ними последовали вельможи и чиновники, царские жены и аристократки, бритоголовые жрецы в накинутых на плечи леопардовых шкурах и, наконец, сам фараон в окружении «спутников правителя». Сплоченными шеренгами, по десять в ряд, к процессии присоединялись фиванцы, которые шествовали степенным, размеренным шагом — как предписывал звучный ритм литавр.

Перевозчик у берега Нила хрюкнул и завалился в своей лодке, словно жирный, набивший брюхо кабан.

Вонючий бурдюк, опорожненный до последней капли, валялся рядом. Кажется, слегка перебрал. Но он был не единственным, кому хмель ударил в голову, — ведь сегодня вино бесплатно наливали любому как в питейных заведениях, так и прямо на улицах города.

В бледном свете луны, отражающемся на водной ряби сверкающими иероглифами, к лодке приближался человек со светящимся стеклянным шаром, который выдавал в хозяине богатого фиванца, ибо такие масляные светильники мог позволить себе далеко не каждый.

— Эй, ты, перевозчик! К западу!

Лодочник не шелохнулся.

— Я заставлю тебя подняться! — воскликнул благородный господин и, запрыгнув в лодку, пнул перевозчика в бок. — К западу, старик, к западу!

Лодочник подскочил так проворно, что утлое суденышко угрожающе закачалось. Он схватил свой шест и, прежде чем направить нос лодки в полноводные струи, пробормотал:

— Господин, никто по своей воле не отважится ночью посетить Долину Шакалов, где мертвые нашли свой покой.

— Тебе незнакомо мое имя?

— Нет, господин.

— Я — Инени, верный советник фараона и начальник работ в Карнаке.

— О, господин, не вы ли ставили великие пилоны в честь Амона, Мут и Хонсу?[1] Чего же вы хотите на том берегу мертвых, где царствует Осирис?[2] Да еще в такую ночь, когда все празднуют победу нашего фараона!

— С каких это пор ты требуешь отчета у своих нанимателей? Давай без лишних слов, в путь, к западу!

Оттолкнувшись шестом, перевозчик проворно повел лодку, так что казалось, будто течение само несет ее к противоположному берегу.