|
Издевательства, почти пытки в подготовительной школе Англии начала прошлого столетия конечно же не могли понравиться британцам второй половины века. Бывшие соученики его считали описанные им кошмары сильным преувеличением, но Оруэлл не только с детства гордился умением «смотреть в глаза неприятным фактам», но и признавался позже, что именно в этой школе начали бессознательно копиться материалы для самой страшной утопии его — романа «1984». «Оруэлл говорил мне, — вспоминал один из его друзей, — что страдания бедного и неудачливого мальчика в приготовительной школе, может быть, единственная в Англии аналогия беспомощности человека перед тоталитарной властью, и что он перенес в фантастический „Лондон 1984“ „звуки, запахи и цвета своего школьного детства“…» Ныне можно сказать шире: школа, внушившая ему «чувство неполноценности и страх нарушить таинственные жуткие законы» — может, главный исток вечной темы всего последующего творчества его. С этими «законами» и «страхами» Оруэллу предстояло разбираться до конца жизни. И прежде всего в тот странный и трудный период своей биографии, когда после Бирмы он сначала в силу обстоятельств (крайней бедности своей), а потом и ради «прямого исследования» жизни изгоев общества — нищих, бездомных, проституток и бандитов! — сознательно «опустился на дно жизни» — пошел в ночлежки, «работные дома», даже нарочно — в тюрьму.
Этому посвящено второе произведение сборника — его знаменитая документальная повесть «Фунты лиха в Париже и Лондоне» («Down and Out in Paris and London»), опубликованная в 1931 году и ставшая не только хронологически первой книгой писателя, но произведением на котором впервые и появилось это новое имя — Джордж Оруэлл. Считается — так пишут биографы его — что псевдоним он взял лишь для того, чтобы родители его в авторе, в исследователе «социального дна» Парижа и Лондона, не узнали бы своего «благовоспитанного» сына. В этой книге, ставя фактически рискованный эксперимент на себе, Оруэлл впервые заявил о своих политических пристрастиях — о том, что он при любом раскладе был и будет на стороне «униженных и оскорбленных». Именно тогда, ночуя завернувшись в газеты на площадях Лондона, или в канаве за городом, он понял — его ненависть к угнетению «зашла крайне далеко». «Жизненная неудача, напишет он про это время, — представлялась мне тогда единственной добродетелью. Малейший намек на погоню за успехом, даже за таким „успехом“ в жизни, как годовой доход в несколько сот фунтов, казался мне морально отвратительным, чем-то вроде сутенерства…» Крайность? Несомненно. Прямота? Да уж прямей некуда. Кстати, этому — сознательному отказу от денег, ибо всё зло от них, посвящен и очередной роман его «Да здравствует фикус!», который он сочинял примерно в эти же годы. Неудивительно, что именно ему, человеку откровенно левых взглядов, лондонский «Клуб левой книги», возникший в Англии в 1936-м и сразу же собравший свыше 50 тысяч приверженцев, «поручил» командировку на Север Британии в шахтерские городки и поселки, с целью рассказать о беспросветной, почти скотской жизни горняков. Так родилась его третья книга из публикуемых в этом сборнике — «Дорога на Уиган-Пирс» («The Road to Wigan Pier»). На русском языке эта документальная повесть — скорее, бесстрашный репортаж писателя! — еще не выходила. И в ней, в этой потрясающей исповеди писателя о личных жизненных ценностях, может впервые прозвучали по крайней мере две грозные ноты, которые тревожили Оруэлла: нарождающийся в мире фашизм и продажность даже левых партий благополучного, казалось бы, Запада. |
