Сначала Мэриан рассмеялась. Потом расплакалась и до рассвета укачивала Лайонела. Она оделась в скромное платье и начала жизнь респектабельной дамы, что оказалось делом весьма трудным, поскольку при дворе про нее ходили невероятные слухи – она была готова скакать хоть на край света, танцевать всю ночь и на пари перелезть через любую ограду. Зато теперь она тешила себя мыслью, что стала идеалом женщины.

Очевидно, сэр Гриффит считал иначе.

Мэриан нахмурилась. Из-за него и его поцелуев она не спала ночь. Губы распухли и болели не потому, что он был груб, а оттого, что Мэриан непрерывно кусала их, пытаясь понять, почему он воспылал такой страстью, и наконец решила, что страсти вовсе не было. Просто Гриффит рассердился на нее и решил преподать ей урок. Он, конечно, не может желать такую, как она. К сожалению, события прошлой ночи доказали, что она не презирает сэра Гриффита. Если судить по поцелуям, скорее восхищается им.

Ах, эти поцелуи… Нет, нельзя, она не будет думать ни о них, ни о нем.

Сунув в рот ягоду, Мэриан закрыла глаза, наслаждаясь первым сладким вкусом лета. Она всегда так ненавидела зиму! И так тосковала о жизни при дворе! Игры, смех, огонь, прогонявший стужу…

В замке Уэнтхейвен играли в те же игры, только смех звучал визгливо и с каким-то отчаянием. А пламя зажигалось не для тепла, а напоказ. Люди, толпившиеся у камина, были не друзьями, а шпионами и врагами.

И все же каждую зиму Мэриан приходилось пользоваться лицемерным гостеприимством в замке – ее домик продувало насквозь, а Лайонелу негде было даже поиграть. Сесили ныла и жаловалась, и, к собственному огорчению, Мэриан сильно простудилась. Кашель быстро проходил в сухом воздухе замка. Первая зима была самой лучшей. Она перебралась в комнату матери, подальше от нищих прихлебателей.

Живот Лайонела болел все реже, мальчик научился сидеть и ползать и все время пытался спуститься по узкой крутой каменной лестнице. Но на следующую зиму они оказались в роскошных покоях, изобиловавших слуховыми ходами и потайными окошечками, у которых с утра до вечера торчали соглядатаи.

Неприятное ощущение чего-то влажного вернуло Мэриан к действительности. Разжав руку с раздавленной земляникой, она хмыкнула, удивляясь собственной глупости. В конце концов, какая разница, подсматривают за ней или нет? У Мэриан не было секретов, которые мог бы обнаружить Уэнтхейвен, а скоро она вновь отправится ко двору и станет вести прежнюю жизнь среди сильных мира сего. Скоро все узнают то, что известно ей: Лайонел – отпрыск старинного рода.

Слизав с ладони остатки ягод, Мэриан неожиданно спросила себя, есть ли у Гриффита подобные тайны. Она не знала. И не понимала сама, почему так внезапно решила поселить гостя в комнате матери. Может быть, из-за того, что в нем, казалось, не было ничего искусственного, ничего фальшивого.

Казалось?

Мэриан улыбнулась. Да нет, так оно и есть на самом деле. Свидетельство этому то, как он отдавал приказы. Большинство мужчин говорили с ней как с леди и обращались как со шлюхой. Гриффит не играл в подобные игры. Он упрекал ее громко и в глаза, разразился речью, словно напыщенный осел, но при этом явно считал Мэриан настоящей леди.

Если не считать той минуты, когда целовал ее. Не как леди, как… как женщину. И что заставляло Мэриан постоянно идти ему наперекор? Хотелось посмотреть, что он скажет и сделает? Сегодня она назло Гриффиту надела мужской костюм и вот теперь ожидала очередного взрыва праведного негодования.

Значит, он должен прийти и отыскать ее? По крайней мере так думала Мэриан. А если нет… Что ж, ее самолюбие потерпит крах, зато Лайонел полакомится земляникой.

Мэриан открыла ягдташ, висевший на поясе, постелила на дно чистую тряпочку и принялась за работу, выискивая прятавшиеся в траве ягоды.