Она-то мнила себя беспристрастным, холодным и ироничным наблюдателем. А на самом деле была любопытна не меньше Джеймса и куда охотнее совала нос в чужие дела, когда полагала, что ее совет и помощь могут пригодиться, — а так Жаклин полагала почти всегда. При этом она была свято убеждена, что на свете нет более сдержанной и менее любопытной особы. А если в какому-нибудь смельчаку взбрело в голову доказывать обратное, бедняге пришлось бы несладко.
Продолжать расспросы по поводу ее изменившихся планов на лето Джеймс счел неразумным. Вероятно, на что-то подрастратилась. Все равно из нее ничего не выудить: по части своих личных дел Жаклин скрытна до безумия. Даже как-то не по-женски, уныло подумал Джеймс. Ну ничего, как-нибудь да выяснит правду.
— Мы могли бы прокатиться на несколько дней в Новый Орлеан, — предложил он. — Или в Сан-Франциско.
— В Сан-Франциско тоже вечно льют дожди. Я еду в Нью-Йорк!
— "Я"?
— Да, я!
— Вот как, значит, — опечалился Джеймс. — Первая трещина в цитадели любви. Первый увядший цветок в букете. Первый...
Больше метафоры на ум не шли. Он осушил бокал.
Жаклин села в кресло напротив, спихнула его ноги с пуфика и водрузила свои собственные.
— Первая кислая виноградина во фруктовом салате духовного единения.
Джеймс знал, что он не первый мужчина в жизни Жаклин, — не был даже уверен, что единственный. Их роман развивался с вынужденной осторожностью, ибо члены опекунского совета университета все еще свято верили в традиции прошлого века. По официальной версии, они с Жаклин вместе трудились над написанием учебника. Портфельчик, который Джеймс неизменно таскал с собой, направляясь к ней в гости, вызывал смешки и понимающие улыбки коллег и ехидные замечания студентов. И как удивились бы насмешники, узнай они, что в портфеле и правда лежали три главы учебника. Время от времени они с Жаклин даже работали над ним.
Однако их отношения давно уже превратились в привычку, и Джеймс хорошо понимал это. Вот в этом кресле он сидел уже четырнадцатое воскресенье. Сейчас они вымоют грязную посуду, а затем отправятся ужинать в «Старый амбар». Все радости супружества — без сопутствующих неудобств. Джеймсу были по душе такие отношения. А вот Жаклин, очевидно, нет.
Она принялась разбирать стопку бумаг и газетных вырезок и вдруг объявила:
— Я еду на писательскую конференцию!
— Хочешь сэкономить и выдать поездку за деловую?
— Естественно.
— Но ведь ты не писательница.
Жаклин ткнула пальчиком в сторону портфеля:
— А учебник? Мы же его все-таки пишем, верно?
— Медленно, — вздохнул Джеймс. — Очень медленно.
— Как бы то ни было, я библиотекарь. Знаешь, библиотека, книги, писатели... Даже мерзавцы из департамента налогов способны уловить здесь связь.
Джеймс улыбнулся. Война Жаклин с местной налоговой инспекцией давно уже стала университетской легендой. Как-то раз она попыталась получить налоговую скидку на новый телевизор — мотивируя это тем, что ей по долгу службы необходимо смотреть интервью с писателями.
— И на какую же ты едешь конференцию?
Жаклин взмахнула газетной вырезкой:
— Всемирная конференция авторов любовно-исторического романа. Ничего другого отыскать не смогла. Съезд Ассоциации книготорговцев был в прошлом месяце, а Библиотечная ассоциация собирается в Бирмингеме. Там я со скуки сдохну.
— Любовно-исторические романы, — повторил Джеймс. — Понятно. И много романов ты прочла за последнее время?
— Ну... за последнее время ни одного. Но в молодости я их обожала! «Узник Зенды», «Унесенные ветром». |