Изменить размер шрифта - +
У меня возникло странное предчувствие, что этот человек не случайно оказался преемником Гусева. Мне совершенно не верилось, что Гусева и Шароева связывали узы дружбы. «Скажи мне, кто твой друг, и я скажу — кто ты».

Что за человек был Гусев, если он мог дружить с такими совершенно разными людьми, как Холод и Шароев? Однако насчет того, что Шароев впервые слышит фамилию Самохина, он солгал. Пусть Самохин и не работал в «Славянском банке», но тень… Тень, проскользнувшая по лицу Шароева, от моего взгляда не ушла…

 

Константин Меркулов сидел за столом Татьяны Холод в ее квартире и перебирал бумаги из всех ящиков, стенного шкафа и коробок, обнаруженных на антресолях.

Коробками занимался Олег Левин.

В основном это были старые газетные вырезки, фотографии — в общем, всевозможный бумажный хлам, который рано или поздно скапливается у всякого, кто занимается журналистикой.

Он перебирал бесчисленные бумажки, и, когда попадалось что-то более-менее заслуживающее внимания, оно перекочевывало на стол к Меркулову.

За окнами давно уже были сумерки.

— Что мы здесь ищем, Константин Дмитриевич? Одни старые газеты, и больше ничего. — Левин сел на пол рядом с картонной коробкой и громко чихнул. — Ну вот, у меня уже аллергия появилась на бумажную пыль.

Меркулов усмехнулся и взял из стопки, что лежала перед ним на столе, следующую бумажку.

— Ничего, Олег Борисович, ничего. «Терпение, Штюбинг, и вся ваша щетина превратится в золото», — как говорил незабвенный герой из фильма «Подвиг разведчика».

Меркулов снял очки, которые начал надевать в последнее время все чаще, и принялся полировать стекла большим клетчатым платком.

— Холод вроде бы опытная журналистка… — удивленно вздохнул Левин, доставая из короба новую порцию бумаг. — Как ее могло угораздить…

— Журналисты тоже люди, — коротко ответил Меркулов.

— Константин Дмитриевич! — вдруг воскликнул Левин. — Тут какое-то письмо шифрованное.

— Ну уж и шифрованное… — недоверчиво проворчал Меркулов, беря в руки клочок бумаги.

Это оказалось не письмо, а обрывок записки, в которой было всего несколько слов: «…Он скажет по телефону: „Дрезден + вокзал + № + код Х911“».

Меркулов поднял глаза на Левина и сказал устало:

— Вот то, ради чего перерываем тонны словесной руды. По крайней мере, теперь вроде бы ясно, каким образом Татьяна Холод должна была получить документы. Если графическая, точнее, почерковедческая экспертиза подтвердит идентичность почерка с почерком одного из подозреваемых, мы будем знать и конкретного отправителя…

— И много у нас подозреваемых? — полюбопытствовал Левин.

— Достаточно.

Левин встал и, отряхивая с рук пыль, направился к дверям:

— Пойду руки мыть.

— Продолжаем работу, — сказал Меркулов. — Продолжаем!

Меркулов уткнулся в содержание какой-то следующей служебной записки с грифом «Министерство обороны СССР».

Но дальнейший поиск ничего нового не прибавил.

 

Машина «скорой помощи» отъехала от дома, где жил Турецкий, и остановилась в пустом переулке. Санитары уже стянули смирительную рубашку с беззубого Игоря и, выпроводив его из машины на улицу, ободряюще похлопали по плечу. Один из санитаров напутствовал:

— И не ори так больше, понял, Игорек?! Иначе снова успокоительных вмажем! Тебя сюда привезли не орать «ты умрешь», а действовать. Где твой клиент живет, ты запомнил… Пистолет за поясом?

— На месте, — угрюмо отозвался Игорек, похлопав себя по коричневой кожаной куртке.

Быстрый переход