|
Я как раз клялся ей, что это в последний раз и что я никогда больше не дам ей поводов жаловаться на меня, когда мы заметили, что у Джулио, твоего брата, лицо немного опухло. Я тут же кинулся за врачом, который, осмотрев ребенка, успокоил нас: у малыша была просто свинка. А на другой день и мое лицо безобразно раздулось. Очевидно, я заразился от него этой болезнью, которой, к несчастью, не переболел в детстве. Так вот, — продолжал он. — У взрослых мужчин эта банальнейшая в общем-то болезнь поражает иногда железы, а в редчайших случаях тестикулы. И мне «повезло»: я вытянул тот самый проигрышный билет. Через несколько дней я был здоров, но с тех самых пор не мог больше стать отцом. По этой причине, — заключил он, разводя руками, — можно стопроцентно утверждать, что я не могу быть ни твоим, ни чьим угодно отцом, начиная с 31 января 1931 года.
Смеясь и плача одновременно, Анна бросилась ему на шею. — Немезио, милый, я тебя обожаю! — воскликнула она, осыпая его поцелуями. — Никогда не видел человека, который был бы так счастлив, что я не его отец, — пошутил Немезио добродушно. Он отстранил ее от себя и посмотрел в ее лицо с нежностью. — Ты красива, Анна, но твоя мать была совершенство. Ты похожа на нее, и когда я смотрю на тебя, я вспоминаю ее. И это для меня память о самой прекраснейшей женщине в мире.
6
— А когда уходят иллюзии молодости, — спросила Анна, — что остается? — Счастье быть вместе, — ответил Арриго. — И нелегкий труд взращивать любовь день за днем. — А страстные порывы? — шутливо сказала она, хотя вид у нее был серьезный. — Порывы хороши, но скорее как идеал, к которому надо стремиться. Любовь — это память. Трепета первой встречи уже не вернуть, но пока о нем помнишь, любовь остается. Арриго уже исполнилось пятьдесят, но он был все еще стройным и моложавым. Со времен острова Сале он не предавался больше романтическим искушениям, в то время как Анна, казалось, все еще верила в легенду о спящей красавице, которую разбудит поцелуй прекрасного принца. — Ты открыл формулу счастья? — спросила она. — Не уверен, — ответил он с легким сомнением. — Но, по-моему, это способ его удержать. — Ты за мной ухаживаешь? — вкрадчиво спросила она, погладив его красивое мужественное лицо, на котором годы еще не оставили глубоких морщин. — Я всегда за тобой ухаживал. — В его тоне прозвучал как бы легкий укор. — Ты хочешь сказать, что я этого не замечала? — Возможно, я был в этом не слишком искусен, — сказал он. — Или, может, тебя отвлекали другие мысли. — В мягком взгляде его черных глаз не пылало, как прежде, пламя бурной страсти, но в нем светился огонек глубокой и верной любви. — Да, другие мысли, — согласилась Анна. — Пустые, нелепые порывы. Они стояли на балконе синей комнаты в Караваджо, и солнце сверкало над желтым лугом нарциссов, тех самых, что сорок лет назад, перед самым ее рождением, велел посадить здесь отец. — Я очень рада, что ты приехал сюда в день моего рождения, — сказала Анна. — Я бы не стал тебе докучать, если бы ты хотела побыть одна. — Ты добрый, Арриго, — взволнованно прошептала она. — Нет, — с улыбкою возразил он. — Я просто по-прежнему люблю тебя. Со смерти Чезаре Больдрани прошло уже три месяца. Снег сошел, прошли дожди, и вернулось весеннее солнце, которое заставило распуститься на лугу под балконом нарциссы. |
