Вагон начал пересчитывать стрелки, смирил свой рокот мотор, слышнее стали посвисты встречного ветра в открытые окна. Мимо проплыл входной семафор с приветливо поднятой рукой, потянулся длинный деревянный перрон, изжеванный временем, выбитый сотнями тысяч подошв, заплеванный подсолнечной шелухой.

«М-да! — подумал Артем. — Надо было все же предупредить железнодорожное начальство, хоть бы перрон подмели».

Дежурный по вокзалу так и остался стоять, как мухомор, в своей линялой красной фуражке, ему еще не доводилось видеть аэровагонов, и он растерялся. Этот вагон с пропеллером явно не намерен останавливаться, между тем дежурный не уверен, что открыт выходной семафор, и вообще странно, почему его не поставили в известность о прибытии необычного поезда? Ведь не мешочники же в нем следуют.

Тула осталась позади. Вагон снова набрал скорость. Артем подошел к правым окнам, позвал гостей — мимо проплывали рощи, ведущие в Ясную Поляну. И вдруг все заговорили разом. Льва Николаевича Толстого знали и эти рабочие парни, кое-что читали, и им было очень любопытно услышать, а что скажет о Толстом член ЦК русских большевиков? Во всяком случае, они знают о толстовской теории самоусовершенствования, непротивления злу — подобные идеи, конечно же, должны вызывать определенно отталкивающую реакцию у коммунистов. Но Толстой — это Толстой.

Артем собрался было отвечать на вопросы, когда снова послышался скрежет тормозов, а гул мотора разом стих, словно его срезали ножом. Станция Щекино. Именно отсюда гости и должны проследовать на шахты подмосковного бассейна, встретиться с горняками.

Артем выглянул в окно. Вот это здорово! Небольшая платформа станции выглядела не то что тульская. Здесь не было пассажирского перрона, утоптанная земляная дорожка — только и всего, но ее подмели, посыпали песком. Маленькое зданьице деревянного вокзальчика терялось, теснимое со всех сторон огромными пакгаузами без боковых стен — столбы да крыша, к ним вели деревянные же эстакады, и вся земля вокруг них пропиталась угольной пылью.

Сегодняшняя поездка все время наводит на воспоминания. Да и как не вспомнить о другой поездке, которую он совершил во главе делегации советских профсоюзов в прошлом году! Они направлялись в Англию с ответным визитом. От Москвы до Мурманска добрались быстро, там их уже ожидал маленький пароходик «Субботник». Поплыли. Море было неспокойное. И хотя стоял июль, за Полярным кругом — прохладно, вода окатывала палубу, поэтому все предпочитали сидеть в крохотной кают-компании. Когда подходили к причалу рыбачьего поселка Вардо, многих укачало, волна у острова была короткой, беспорядочной.

Делегация не собиралась здесь задерживаться, а застряла на две недели по милости правителей Англии и Норвегии, которые делали все возможное, чтобы затруднить советским представителям доступ в Европу. Артем помнит, что настроение у него и его подопечных было скверное. Он так и написал в Москву. И тогда пришло решение — прорываться в Европу «нахрапом». Кое-как раздобыли уголь и доплыли до норвежского порта Тронхейм. А оттуда поездом в Христианию. Неделя в столице Норвегии запомнилась ему как один долгий-долгий митинг. А потом их прямо выперли из страны.

Маленький пароходик с красным флагом на рее как тореадор ярил империалистических быков. Они, например, не выпустили делегацию на берег в Гамбурге. И все же Артему удалось поговорить с рабочими Франкфурта, Эссена, Хемница, Берлина. Помнится, он тогда написал домой: «…Я чувствую себя, как свободный негр, приехавший в страну, где его черные братья — рабы». Именно так он себя и чувствовал за рубежом…

Когда аэровагон замер у земляного перрона, грянул оркестр — Артем рассмеялся и даже похлопал в ладоши. Видно, оркестранты прибыли на вокзал задолго до подхода вагона, на жаре их сморило и, спасаясь от нее, они улеглись в чахлую, подпаленную солнцем траву крошечного скверика, вся растительность которого состояла из жидких кустов желтой акации.