— Не можешь, Джон?

— Никак не могу, моя дорогая. 06 этом и думать нечего.

— Значит, мне придется ехать одной, Джон?

— Нет, дорогая, ты поедешь с мистером Лайтвудом.

— А как ты думаешь, Джон, не пора ли нам спуститься к мистеру Лайтвуду? — осторожно спросила Белла.

— Да, тебе пора, друг мой, а за меня ты извинись перед ним.

— Как, Джон? Неужели ты не хочешь повидать его? Он же знает, что ты вернулся. Я ему сказала.

— Жаль, жаль, но что поделаешь! Я не смогу повидаться с ним, дорогая.

Чуть-чуть надув губки, Белла удивленно смотрела на Джона и терялась в догадках. Чем объяснить такое непонятное поведение? Догадка пришла, хоть и не бог весть какая остроумная.

— Джон, милый, неужели ты ревнуешь меня к мистеру Лайтвуду?

— Сокровище мое! — воскликнул ее муж и громко рассмеялся. — Как я могу ревновать тебя? И почему я должен тебя ревновать?

— Потому, Джон, что когда-то мистер Лайтвуд восхищался мной, — ответила Белла, надув губки чуть побольше, — хотя я в этом совершенно не повинна.

— Я тоже восхищался тобой, и ты в этом повинна, — возразил Джон, глядя на нее с гордостью. — И в том, что мистер Лайтвуд тобой восхищался, тоже вини себя. Но чтобы я ревновал к нему? Да я сойду с ума, если буду ревновать свою жену ко всем, кто считает ее красивой и очаровательной женщиной.

— Я и сержусь, Джон, и умиляюсь, на тебя глядя, — с легким смешком сказала Белла, — потому что ты хоть и глупый, а говоришь мне такие приятные вещи, и, кажется, от чистого сердца. Но довольно загадок, сэр! Чем вам не угодил мистер Лайтвуд?

— Ничем, дорогая.

— Что он тебе сделал дурного, Джон?

— Он ничего дурного мне не сделал, дорогая. Ни он, ни мистер Рэйберн. Ровным счетом ничего дурного, ни тот, ни другой. И все-таки они оба одинаково мне неприятны.

— Ах, Джон! — В голосе Беллы послышалось такое же отчаяние, с каким, бывало, она сокрушалась и о собственных недостатках. — Ты настоящий сфинкс! А когда сфинксы женятся… из них выходят плохие, скрытные мужья, — обиженным тоном заключила она.

— Белла, жизнь моя! — Джон Роксмит с грустной улыбкой коснулся ее щеки, огорченный тем, что она потупилась и надула губки. — Взгляни на меня. Мне надо поговорить с тобой.

— И Синяя Борода будет говорить серьезно? Неужели он вышел из своего тайника? — спросила Белла, сразу просветлев.

— Да, разговор будет серьезный. И я не скрываю, что у меня есть тайник. Помнишь, ты просила меня не восхвалять твоих душевных качеств до тех пор, пока тебе не придется испытать их на деле?

— Помню, Джон. И это были не пустые слова, я и сейчас не отказываюсь от них.

— Наступит время, моя родная… Я не пророчествую, а знаю твердо: наступит время, когда тебе придется испытать себя. И я буду считать, что ты прошла сквозь это испытание только в том случае, если твоя вера в меня не поколеблется ни на минуту.

— Тогда можешь не сомневаться в своей жене, Джон, потому что она верит тебе во всем. Всегда, всегда верила и будет верить! Не суди обо мне по такой мелочи, Джон. В мелочах я сама мелкая, а в серьезном не сплошаю. Надеюсь, что не сплошаю, хвалиться заранее не хочу, но надеюсь, что нет.

Почувствовав, как нежные руки жены обвились вокруг его шеи, Джон еще сильнее, чем она сама, проникся верой в ее слова. Если бы богатства Золотого Мусорщика принадлежали ему, он прозакладывал бы все до последнего фартинга, что это доверчивое и горячее сердце разделит с ним не только радости, но и беды, которые выпадут на его долю.