— Милый Юджин, ты являешь собой портрет недовольного лентяя, который никогда не отдыхает. Где ты был?

— Я был в городе, — ответил Юджин. — И возник перед тобой сейчас, намереваясь посоветоваться с моим высокопросвешенным и глубокоуважаемым юристом насчет состояния моих дел.

— Твой высокопросвещенный и глубокоуважаемый юрист, Юджин, такого мнения, что дела твои очень плохи.

— Хотя это еще вопрос, — глубокомысленно возразил Юджин, — разумно ли говорить так о делах клиента, которому нечего терять и которого никак не заставишь платить долги.

— Юджин, ты попал в лапы к евреям.

— Милый мой мальчик, — отвечал должник, спокойно поднося к губам стакан, — так как я уже побывал в лапах у христиан, то могу отнестись к этому философски.

— У меня сегодня было свидание с одним евреем, который не намерен нас щадить. Настоящий Шейлок и настоящий патриарх. Живописный старый еврей, седовласый и седобородый, в высокой шляпе и лапсердаке.

— А это не мой достойный друг, мистер Аарон? — спросил Юджин, забывая поставить стакан на место.

— Он зовет себя мистером Райей.

— Кстати говоря, мне сейчас вспомнилось, что это я окрестил его Аароном, без сомнения, инстинктивно стремясь принять его в лоно нашей Церкви, — сказал Юджин.

— Ах, Юджин, Юджин, — возразил Лайтвуд, — ты что-то остришь больше обычного. Что ты этим хочешь сказать?

— Только то, мой милый, что я имею честь и удовольствие быть знакомым с этим патриархом, которого ты описываешь, и зову его Аароном, потому что это мне кажется более библейским, более выразительным, более уместным и более лестным. Тем не менее его зовут иначе, хотя у него столько основательных причин называться Аароном.

— Я думаю, ты самый нелепый человек на свете, — сказал Лайтвуд, смеясь.

— Ничуть, уверяю тебя. Он говорил, что знаком со мной?

— Нет, не говорил. Он только сказал, что ожидает от тебя уплаты долга.

— Откуда видно, что он меня не знает, — очень серьезно заметил Юджин. — Надеюсь, что это не мой достойный друг мистер Аарон, ибо, сказать тебе по правде, Мортимер, мне кажется, он имеет предубеждение против меня. Я сильно подозреваю, что он приложил руку к исчезновению Лиззи.

— Кажется, все решительно каким-то роковым образом приводит нас к Лиззи, — сердито ответил Лайтвуд. — Вот и сейчас, Юджин, «в городе» значило «у Лиззи».

— А знаете ли, мой юрист человек необыкновенно проницательный, — заметил Юджин, обращаясь к мебели.

— Разве не верно?

— Да, верно, Мортимер.

— И все-таки, Юджин, ты ее по-настоящему не любишь, и тебе это известно.

Юджин Рэйберн встал, засунул руки в карманы и поставил ногу на каминную решетку, лениво покачиваясь и глядя в огонь. После долгой паузы он ответил:

— Этого я не знаю. И тебя прошу не говорить так, как будто оно само собой разумеется.

— Но если ты ее любишь, тем более ты должен оставить ее в покое.

Опять помолчав, Юджин ответил:

— Я и этого не знаю. Но скажи мне, видел ли ты, чтобы я так беспокоился из-за чего бы то ни было, как из-за ее исчезновения? Я спрашиваю просто так, из любознательности.

— Милый Юджин, хотел бы я это видеть!

— Так, значит, не видел? Совершенно верно. Ты подтверждаешь и мое впечатление. Похоже на то, что я ее люблю? Спрашиваю просто так, из любознательности.

— Это я тебя спрашивал, Юджин, — с укором сказал Мортимер.