— Это я тебя спрашивал, Юджин, — с укором сказал Мортимер.

— Знаю, милый мой, но ответить не могу. Я сам жажду ответа. Что я хочу сказать? Если мои старания отыскать ее не значат, что я ее люблю, тогда что же они значат? «Если Питер Пайпер подобрал пинту перца, где же эта пинта?» — и т. д.

Хотя он говорил это веселым тоном, лицо у него было встревоженное и смущенное, как будто он и впрямь не понимал самого себя.

— Смотри, к чему это может привести, — начал было Лайтвуд, но Юджин перебил его:

— Ага! Видишь! Именно это я и не способен предусмотреть. Какой у тебя острый ум, Мортимер, ты нашел мое уязвимое место! Когда мы с тобой вместе учились, я брался за уроки в последнюю минуту, и так день за днем и строка за строкой; теперь мы и в жизни с тобой вместе, и я все так же берусь за урок в последнюю минуту. В этом деле я не пошел дальше вот чего: я хочу найти Лиззи, и намерен ее найти, и пущу для этого в ход все средства, какие подвернутся под руку. Честные и нечестные — для меня это все равно. Спрашиваю тебя — из любознательности, — что это может значить? Если я ее найду, то спрошу тебя — тоже из любознательности, — что это значит? Но на данной стадии это было бы преждевременно, а предупреждать события — не в моем характере.

Лайтвуд покачал головой — его друг высказывал все это с видом до того откровенным и рассудительным, что об уклончивости не могло быть и речи, как вдруг за дверью послышалось шарканье и нерешительный стук — словно кто-то ухватился за дверной молоток нетвердой рукой.

— Шалуны-мальчишки из соседнего дома, — сказал Юджин, — которых я с удовольствием и без всяких церемоний спихнул бы с этой высоты во двор, должно быть, загасили фонарь. Я нынче дежурный, пойду отворю дверь.

Его друг едва успел опомниться от небывалой решительности, с какой Юджин говорил о поисках девушки и которая угасла с последними его словами, как тот уже вернулся, ведя за собой весьма непрезентабельную тень человека, дрожащую с головы до пят, в сплошь засаленных и замазанных лохмотьях.

— Этот интересный субъект, — сказал Юджин, — приходится сыном — и довольно трудным сыном, ибо у него имеются свои недостатки, — одной моей знакомой. Милый Мортимер — мистер Швей.

Юджин не имел понятия, как зовут старика по-настоящему; он знал, что имя маленькой швеи — вымышленное, однако представил старика без малейшей запинки, воспользовавшись первым именем, какое пришло на ум.

— По всем повадкам мистера Швея, обыкновенно довольно сложным, я вижу, дорогой Мортимер, — продолжал Юджин, — что он желает нечто сообщить мне. Я уже говорил мистеру Швею, что у меня нет секретов от тебя, и просил его изложить здесь свои соображения.

Несчастного, по-видимому, очень стесняла его рваная шляпа; Юджин швырнул ее по направлению к двери и усадил старика на стул.

— Я думаю, надо завести мистера Швея, чтобы добиться от него хоть какого-нибудь толку. Коньяку, мистер Швей, или же?..

— На три пенса рому, — сказал мистер Швей.

Микроскопическое количество спиртного было подано ему в винной рюмке, и он начал подносить рюмку ко рту, расплескивая вино по дороге.

— Нервы мистера Швея сильно расстроены, — заметил Юджин Лайтвуду. — И вообще я считаю необходимым окурить мистера Швея.

Он взял совок, поддел на него кучку горячих угольев, достал из коробки несколько ароматических лепешечек и положил их на уголья; затем, с величайшим спокойствием начал размахивать совком перед мистером Швеем, как бы отделяя его от остального общества.

— Господи помилуй! Юджин! — воскликнул Мортимер, опять рассмеявшись.