Глафиру Семеновну он застал заказывающей кофе. Перед ней стоял в рваном пиджаке, в войлочных туфлях и в четырехугольном колпаке из белой писчей бумаги какой-то молодой малый с эспаньолкой на глупом лице и говорил:

— Madame veut café au lait… Oui, oui…

— Я кофе заказываю, — сказала Глафира Семеновна мужу. — Надо же чего-нибудь выпить.

— Да, да… Кофей отлично… — отвечал Николай Иванович. — Ты, брат, и масла приволоки, и булок, — обратился он к слуге. — Глаша! Переведи ему.

— Пян и бер… — сказала Глафира Семеновна. — И побольше. Боку…

— Пян бер… — повторил Николай Иванович.

— Oui, oui, monsieur… Un déjeuner…

— Да, да… мне и жене… Ну, живо…

Слуга побежал исполнять требуемое.

Кофей и паспорт

Когда Николай Иванович и Глафира Семеновна умылись, поспел и кофе. Тот же слуга в потертом пиджаке и четырехугольном бумажном колпаке внес поднос с кофейником, молочником и булками. Прежде всего Николая Ивановича поразили громадные чашки для кофе, превосходящие по своим размерам даже суповые чашки. При них находились так называемые десертные ложки. Николай Иванович как увидел чашки и ложки, так и воскликнул:

— Батюшки! Чашки-то какие! Да ты бы еще, молодец, ведра с уполовниками принес! Кто же в таких чашках кофей пьет! Уж прачки на что до кофеища охотницы, а такую чашку кофею, я полагаю, ни одна прачка не вытянет.

Слуга стоял, кланялся и глупо улыбался.

— Глаша! Переведи ему, — обратился Николай Иванович к жене.

— Да как же я переведу-то? — отвечала Глафира Семеновна в замешательстве. — Ты такие слова говоришь, которых я по-французски и не знаю. Ле тас тре гран, — указала она слуге на чашки. — Пуркуа гран?

— Oh, madame, c’est toujours comme ca. Vous avez demandé café au lait.

— Говорит, что такие чашки нужно, — перевела Глафира Семеновна. — Верно, уж у них такой обычай, верно, уж кофейная страна.

— Ты ему про прачку-то скажи.

— Я не знаю, как прачка по-французски.

— Как не знаешь? Ведь комнатные слова ты все знаешь, а прачка — комнатное слово.

— Ну вот, поди ж ты — забыла.

— Так как же мы стирать-то будем? Ведь белье придется в стирку отдавать.

— Ну, тогда я в словаре посмотрю. Наливай же себе кофею и пей. Чего ты над чашкой-то сидишь!

— Как тут пить! Тут надо ложками хлебать, а не пить. Знаешь, что я думаю? Я думаю, что они нарочно такие купели вместо чашек нам подали, чтобы потом за три порции кофею взять, а то так и за четыре. Вот помяни мое слово, за четыре порции в счет наворотят. Грабеж, чисто грабеж.

— Да пей уж, пей. Ведь на грабеж и за границу поехали.

Слуга все стоял и глупо улыбался.

— Voulez-vous encore quelque chose, monsieur? — спросил он наконец, собираясь уходить.

Николай Иванович понял слово «анкор» и воскликнул:

— Как анкор? Как еще? Ведра с кофеем принес, да еще спрашивает — не подать ли анкор! Сорокаведерную бочку с кофеем нам еще приволочь хочешь, что ли! Иди, иди с Богом! Вишь, как разлакомился! Анкор! Правду купец-то в Кельне на станции говорил, что здесь семь шкур дерут, — отнесся Николай Иванович к жене.

Слуга все еще стоял, глупо улыбался и, наконец, сказал:

— J’aime la langue russe… Oh, que j’aime, quand on parle russe!

— Глаша! Что он торчит? Что ему еще надо?

— Говорит, что очень любит слушать, когда говорят по-русски, — перевела Глафира Семеновна и кивнула слуге, сказав: — Алле…

Тот переминался с ноги на ногу и не шел.