Не обращая внимания на слова отца, она повторила:

– Ты мне должен. Ты должен Зейну.

Его передернуло от осуждения в глазах дочери.

– Я так не считаю.

– Причина моего похищения – твои дела.

– Ты прекрасно знаешь, что существует вещи, которые я не могу обсуждать, – ответил он, отпуская ее руки. Затем обошел стол и снова занял свое кресло, что символизировало переход от роли отца к роли посла. – Ошибочность этой гипотезы только подтверждает, насколько ты выведена из состояния равновесия.

Бэрри хотела спросить, посчитает ли Арт Сандефер ошибочным ее предположение, но не могла заставить себя угрожать отцу. Мысль, что слабость к отцу и ее может сделать предательницей, вызывала тошноту. Она любила свою страну. Прожив в Европе продолжительное время, Бэрри еще больше оценила существенное отличие Родины от любой другой страны мира. Хотя она тепло относилась к Европе и обожала французские вина, немецкую архитектуру, английскую аккуратность, испанскую музыку и все итальянское, но как только ее нога ступала на землю Соединенных Штатов, девушку поражала энергия и полнота жизни ее соотечественников, где даже малоимущие были несравнимо богаче бедняков на других континентах. США не были идеалом, далеко нет, но было в стране что-то особое, что Бэрри беззаветно любила.

Своим молчанием она могла предать любимую страну.

Оставаясь здесь, она подвергается опасности. Пусть ее похищение не удалось, но это не означает, что неизвестный безликий враг не повторит попытку. Бэрри не сомневалась, что отцу известен виновник, и сразу же поняла, во что превратится ее жизнь. Ее не выпустят за территорию посольства, а если разрешат выходить, то только с вооруженной до зубов охраной. Она будет заключенной в тюрьме страхов отца.

Совершенно безопасного места не существует, но оставаясь в посольстве, она будет ходить по острию ножа. Вне территории посольства появится больше шансов найти Зейна. Не может же адмирал Линдли контролировать каждый уголок земного шара. Чем дальше она окажется от Афин, тем меньше будет влияние отца и адмирала.

Бэрри смотрела на отца с полным пониманием, что собирается намеренно разорвать тесные узы, связывавшие их последние пятнадцать лет.

– Я уезжаю домой, – тихо сказала она. – В Вирджинию.

***

Две недели спустя Зейн сидел на веранде родительского дома, вознесшегося на вершину горы Маккензи, недалеко от городка Рат в штате Вайоминг. Вид захватывал дух – бесконечная перспектива величественных гор и зеленых долин. Все вокруг было родным и знакомым, как пальцы собственных рук. Седла, ботинки, небольшое стадо коров и много-много лошадей. Книги в каждой комнате просторного дома, гуляющие в сараях и конюшнях кошки, доброта и забота матери-командирши, беспокойство и понимание отца.

Ему уже приходилось залечивать огнестрельные раны, глубокие порезы от драк на ножах, сломанную ключицу, трещины на ребрах и проколотое легкое. Серьезные ранения были и до этого, но никогда смерть не подходила так близко. Он едва не истек кровью, лежа на дне плота. Тогда Бэрри навалилась на него, прижимая чадру к ране каждой унцией своего веса. Быстрота реакции и настойчивость девушки имела большое значение. И плазма, которую упорно вводил в вену Сантос, тоже имела значение. Он был на грани, поэтому ухватил несколько важных деталей, которые «имели значение». Не случись хоть одна из них, не быть ему в живых.

После отъезда из госпиталя и возвращения домой на долечивание Зейн оставался непривычно молчаливым. Не то, чтобы у него было плохое настроение, скорее, слишком многое предстояло обдумать. Непростая задача, когда практически все родственники посчитали необходимостью навестить и своими глазами оценить самочувствие больного. Быстренько проконтролировать младшего братишку прилетел из Вашингтона Джо. Несколько раз с парой хулиганистых сыновей приезжали Майкл и Шиа.