— Отрицай это, если у тебя хватит мужества, — настойчиво потребовала я.

— Конечно, я помню. Мы целовались и считали себя женихом и невестой. И обещали писать друг другу. Но я не получил ни одного твоего письма, а на те, что посылал тебе, ни разу не пришел ответ.

— Ты мне писал? — изумилась я.

Но тут появился улыбающийся Луис, и я возненавидела его за то, что он прервал наш разговор. Луис начал болтать, а я размышляла о том, не врет ли Ориоль, утверждая, что писал мне.

За трапезой мы говорили о завещании и о сокровище. Эту беседу инициировала Алиса. Она, похоже, испытывала такой же, если не больший, чем мы, энтузиазм. С самого начала стало ясно, что побеседовать без нее нам не удастся. Принимая ее приглашение, я не предполагала, что за это мне придется заплатить такую цену… Но, слишком возбужденные, мы не могли ни молчать, ни говорить о чем-то другом. И Луис не считал нужным сдерживать себя, хотя сам предупреждал меня насчет Алисы. Мне казалось, что она спланировала все это заранее. Что она знала о сокровище раньше нас, знала то, о чем мы пока не имели представления. Алиса в основном внимательно слушала, иногда задавала уместный вопрос, после чего раздумывала над ответом, пристально рассматривая нас. Меня тревожило воспоминание о мистическом экстазе, в который она впала, глядя на мое кольцо, и об оккультных историях. Что известно этой женщине и о чем она умалчивает?

ГЛАВА 20

Я не помнила ни такого просторного проспекта, на котором стоял собор, ни таких больших расстояний между зданиями. Образы, сохранившиеся в моей памяти, относятся к тому времени, когда мы приходили сюда в канун Рождества, чтобы купить все необходимое для воссоздания картины Рождества Христова и для елки. Порой бывало холодно, и мы надевали пальто. Ночь наступала рано, и торговцы ярко освещали свои лотки — часто цепочками разноцветных электрических лампочек, которые то загорались, то гасли. Где-то в глубине души всегда звучали рождественские песнопения, исполняемые чистыми детскими голосами. Мир иллюзий, священная история превращались в бабушкины сказки, в фигурки из обожженной глины, пористой и темно-коричневой. Чудесные дни, предшествовавшие ночи, когда папаша Ноэль соревновался с волхвами в приношении даров. От запахов влажного мускуса, елки, эвкалипта и белой омелы перехватывало дыхание. Память об изображениях крошечных пастухов с их отарами, ангелов, домов, гор, рек, деревьев, мостов… обо всем миниатюрном и невинном, из ряда вон выходящем я храню как сокровище из моего детства. Энрик радовался всему этому, словно был одним из нас, и, как правило, те сказочные посещения совершались вместе с ним. Он всегда сам вызывался отвести нас. Его магазин находился очень близко от собора, и Энрик не принимал никаких возражений. Так что ходили туда он, моя мать, мать Луиса и мы трое. Потом Энрик приглашал нас выпить по чашечке шоколада в одном из кафе на улице Петричол.

— Помнишь, как мы ходили на рождественскую ярмарку? — спросила я Луиса.

— Что? — удивился он.

Луис, вероятно, думал о сокровищах, золоте и драгоценных камнях, а меня волновали драгоценные воспоминания. Утро уже было в разгаре, когда Луис поставил машину на подземную стоянку вблизи собора. Мы условились с Ориолем, что пойдем в «Дель Гриаль», а он тем временем договорится со своими друзьями-реставраторами о просвечивании досок рентгеновскими лучами.

— Помнишь ли ты о том времени, когда мы ходили покупать фигурки и мох для нашей сценки Рождества Христова? — повторила я вопрос.