— Так что мне делать? — спросил Луис. — Продолжить чтение?

Мне показалось, что поиски его не прельщают. Ему нужно сокровище.

— «Я родился на суше, далеко от моря, но судьба распорядилась так, что я стал моряком, — продолжал Луис. — Я не знатного рода, но мой отец был человеком свободным и добрым христианином. В рыцари, несмотря на мои заслуги, меня не посвящали, поскольку внутри Храма, согласно обету смирения, ранг зависел от происхождения.

Когда мне исполнилось десять лет, на землях моего отца случились засуха и сильный голод, и отец отправил меня к своему брату-купцу в Барселону.

Что вам сказать? Море очаровало меня больше, чем великое множество людей, населявших улицы этого огромного разноязыкого города. Морская торговля с Перпиньяном и с новыми королевствами, захваченными у сарацин королем Хайме I на Майорке, в Валенсии и Мурсии, велась непрерывно, и корабли каталонских купцов бороздили все Средиземноморье вплоть до Туниса, Сицилии, Египта, Константинополя и Святой земли.

Но я мечтал о воинской славе, мечтал с оружием в руках защищать христианство, а корабли нравились мне больше, чем торговля. Я хотел пересечь море и посетить неизвестные города Востока, и когда дядя отправил меня в порте провизией, я, увидев корабли, чуть с ума не сошел. Один моряк рассказал мне о приключениях в его последнем походе и о том, как он работал с замысловатыми инструментами на борту судна.

Припортовый район весьма отличался от внутренней части материка, откуда я пришел. Его экзотика пленяла. Я видел там богатых купцов из Генуи и Венеции в роскошных одеяниях, белокурых и высоких норманнов, рыцарей из Каталонии и Арагона на боевых конях со слугами и войском. Они грузились на корабли, чтобы воевать за морем, альмогавары  в звериных шкурах, нанятые на деньги короля Тремансена, грубые и свирепые. Сегодня они отплывали, чтобы сражаться за нашего господина дона Педро III против взбунтовавшихся сарацин Монтесы. Здесь же были чернокожие люди, приплывшие с юга. Они работали в порту и грузили на корабли тюки и рабов-мавританцев, одетых в лохмотья. Слышался иноземный говор, а ночью вокруг костров и на постоялых дворах пели новые песни и рассказывали удивительные истории о войнах и любви. Работа кипела, и плотники, как на верфях, так и на берегу моря, без конца пилили и стучали молотками. Они строили флот, которому предстояло господствовать на Средиземноморье. Как я тоскую по тому времени! Я все еще помню запахи сосен, древесной смолы, пота и жареных сардин в час обеда.

Но окончательно соблазнили меня, мальчишку, монахи-ополченцы. Они никогда не ходили в таверны, и люди с уважением уступали им дорогу. Особенно выделялись среди них тамплиеры; они пользовались значительно большим авторитетом, чем госпитальеры. Всегда суровые, с коротко подстриженными волосами, сытые и хорошо одетые. Их туники, казалось, были сшиты по мерке. Никто не видел их ни в лохмотьях, как францисканцев, ни в одеждах, казавшихся украденными у других в отличие от солдат короля. Братья тамплиеры, хотя и богатые, не пользовались предметами роскоши, как другие духовные лица, а устав их ордена был очень строг. Им принадлежали самые большие корабли в порту, а их местный магистр стоял за королевства нашего сеньора дона Педро и его брата, короля Майорки Хайме I, платившего Педро подать.

Я заговаривал с тамплиерами, и все, что я узнал, пробудило во мне уважение к их вере, стойкости и уверенности в окончательной победе христианства над его врагами. Они знали ответы на все и были готовы вступить в бой в любое время. Мне также стало известно, что рыцари Храма предпочитают сражаться на своих боевых конях и редко пользуются кораблями. Эту работу выполняли братья более низкого происхождения, такого, как мое.

Как только я достиг пятнадцати лет, отец позволил мне вступить в орден.