Сначала Кэнфилд не понял, в чем дело, – он слышал ее, но был целиком сосредоточен на своих записях.

– Джен, – не отрываясь от работы, начал он. – Джанет! – Кэнфилд повернулся, отбросил свой карандаш и поспешил к постели. – Джанет!.. Родная моя, не надо, прошу тебя. Не надо, Джанет! – Он взял ее руки, повернул к себе – и тут только увидел ее лицо.

По нему градом катились слезы, но это были не обычные рыдания. Глаза были широко открыты, точно она находилась в трансе. В трансе, порожденном ужасом.

Он снова и снова повторял:

– Джанет, Джанет, Джанет, Джанет!..

Она не отвечала. Казалось, она все глубже и глубже погружается во что-то страшное, в какую-то бездну. Она начала стонать, сначала тихо, потом все громче и громче.

– Джанет! Успокойся! Успокойся! Милая, успокойся!

Она не внимала его словам.

Напротив, она отталкивала его от себя, колотила кулаками.

Он чуть ослабил объятия, испугавшись, что может сделать ей больно.

Вдруг она успокоилась. Запрокинула голову назад и каким-то чужим, не свойственным ей голосом закричала:

– Черт бы тебя побрал!.. Черт бы тебя побрал!!! – Она тянула слово «побрал!» долго, пока крик не срывался на визг, и медленно, словно под воздействием какой-то невидимой силы, развела ноги.

Тем же захлебывающимся от гнева, гортанным голосом она без конца повторяла:

– Ты свинья! Свинья! Свинья! Свинья!

Кэнфилд в ужасе наблюдал за ней: она, изнемогая, как бы сопротивлялась насилию.

– Джанет, ради бога, Джен… Успокойся! Успокойся! Никто не посмеет прикоснуться к тебе! Пожалуйста, дорогая!

Джанет жутко, истерично хохотала.

– Ты подлец, Алстер! Ты дерьмо… дерьмо… – Она согнула в коленях ноги и ладонями прикрыла грудь. – Оставь меня, Алстер! Христа ради, Алстер, оставь меня!.. Да оставь же ты меня! – Она вновь сжалась в комок, точно ребенок, и начала всхлипывать.

Кэнфилд укрыл ее одеялом.

Теперь он понял, что вытворил с ней Скарлетт, во что он стремился ее превратить.

Она нуждалась в помощи значительно более серьезной, чем ему прежде казалось. Он ласково погладил ее по волосам и лег рядом.

Она закрыла глаза, всхлипывания утихли, перешли в глубокое прерывистое дыхание. Он надеялся, что она заснула, но не был уверен в этом. Ей надо отдохнуть. А ему – обдумать, каким образом посвятить ее во все, что должно произойти.

Потому что следующие четыре недели будут для нее кошмаром.

И не только для нее – для всех троих.

Но теперь появился новый, доселе неизвестный ему фактор, и Кэнфилд был даже рад, что он узнал об этом. Он понимал, что радоваться тут нечему и что ему надлежит сохранять хладнокровие, ибо чувство, возникшее в результате этой информации, могло помешать работе. А он профессионал и должен им оставаться.

И все же он был рад возникшему у него чувству ненависти.

Алстер Стюарт Скарлетт теперь был для Кэнфилда не только преступником международного масштаба, но еще и личным врагом, которого он жаждал убить.

Глава 37

Алстер Скарлетт смотрел на пылающее гневом лицо Адольфа Гитлера. Он отметил про себя что, несмотря на гнев, Гитлер способен контролировать себя, и это его умение граничит с чудом. Да и сам он был воплощенным чудом. Чудо-человеком, который приведет их в прекраснейший мир.

Гесс, Геббельс и Крюгер всю ночь добирались от Монбелье до Мюнхена, где Гитлер и Людендорф ждали их отчета о встрече с Рейнгардтом. В случае успешного исхода переговоров можно приступать к реализации плана Людендорфа. Все мало-мальски значительные фракции рейхстага всполошатся в связи с возможным созданием коалиции.