— Моя комната? — переспросила девушка, начиная видеть взаимосвязь, тонкие нити между одним и другим событием.

— Да, — подтвердил Гордон. — Она была заперта на замок пятнадцать лет. Никто не бывал в этой комнате с тех пор, как полиция закончила с ней.

— Почему ее не переделали раньше?

— Отец не хотел входить в туда. Он из года в год говорил, что не в состоянии использовать ее для чего-нибудь, даже если она больше не будет выглядеть как детская. Вот она и стояла опечатанная.

Элайн подумала, что куда лучше было бы разломать мебель и немедленно переоборудовать детскую. Жить в этом доме пятнадцать лет, зная, что детская точно такая же, если не считать пыли, какой была в день убийства, — это измотало бы и ее нервы до предела. Каково же это было для детей, а особенно для молодого Гордона, — проходить мимо опечатанной двери и знать, что за ней стоят окровавленные колыбели?

А Гордон говорил:

— Когда тебя наняли и нам пришлось подготовить для тебя комнату, мы выбрали детскую. Отец изжил свой эмоциональный ужас. Ее открыли. Убрали мебель. Наняли плотников и штукатуров, чтобы заново все отделать, и купили новую мебель, подходившую к остальной обстановке в доме.

Элайн снова перебила его:

— Я не понимаю, какое это имеет отношение к Силии Тамлин. И ко мне. И ко всему, что ты сделал.

Гордон выставил вперед нож, как будто только что Обнаружил эту вещь и хотел, чтобы они ее оценили.

— Колыбели были очень тяжелые, старинная мебель. Когда я передвигал одну из них, верхний набалдашник у одной из двух отлетел. Наверное, он расшатывался годами. Не знаю почему, но я наклонил колыбель и потряс ее, как будто думал, будто там может быть что-то спрятано. Кое-что было спрятано. Выпал нож.

Бесс застонала, а Джерри, похоже, привалился спиной к дивану, хотя по-прежнему держался за голову, как будто испытывал физические страдания.

Гордон продолжал:

— Когда я увидел его, то понял, что это означает...

Он не закончил, и Элайн пришлось спросить:

— И что это означало, Гордон? Я не понимаю тебя.

— Она вернулась, — сказал Гордон. Его рот скривился от боли, а глаза подернулись слезами. Это было подлинным чувством, не одной из тех бессмысленных гримас, которые, как прежде казалось, он был не в состоянии контролировать.

— Она?

Но Бесс и Джерри вдвоем смогли ответить на это.

— Амелия, — хором сказали они. — Ваша мама.

— Да, — согласился Гордон. — Я всегда помнил о том визите, который вы нанесли медиуму в Питтсбурге. Миссис Мозес — так ее звали. Вы столько раз мне это рассказывали, до тех пор пока отец не назвал все это вздором и не запретил впредь говорить об этом дальше. Когда я увидел этот нож, я понял, что миссис Мозес была права. Моя мать вернулась — через меня!

— О Боже, Боже! — выдохнула Элайн, потрясенная идиотизмом, бессмысленностью всего того, что произошло. Она посмотрела на Бесс, которая ответила ей взглядом, и на Джерри, который этого не сделал, и выпалила:

— Неужели вы не видите, что сделали с ним?

— Ничего, — отрезала Бесс. — Мы просветили его, вот и все. Мы научили его тому, чему не учат в школах, но что человек все-таки должен знать о жизни.

— Вы внушили ему эту идею, — бушевала Элайн. — Вы заронили зерно этой безумной мысли об одержимости духом!

Когда впервые увидела вычурную каменную кладку дома Матерли, она подумала, что он чересчур сложный, слишком экстравагантный и заумный для нее. Теперь она спрашивала себя, настолько ли дурацкие, декоративные и бесполезные жизни у людей, которые его населяют. И обнаружила, что они действительно таковы, искореженные и полные суеверий. Гордон запротестовал:

— Тебе не в чем винить Бесс и Джерри. Они всего лишь рассказали мне то, о чем я и сам подозревал.