Клиффорд Саймак. Наследие звёзд
1
Одним из любопытных обычаев, возникших после Катастрофы, является создание пирамид из головных кожухов роботов, точно так же, как древние азиатские варвары воздвигали пирамиды из человеческих голов, позже превращавшихся в черепа, чтобы ознаменовать сражение. Хотя этот обычай не распространен повсеместно, по свидетельству торговцев, его практикуют многие оседлые племена. Кочевники тоже складывают пирамиды из кожухов роботов, но лишь в особо торжественных случаях. Обычно эти кожухи хранят в священных ящиках, и, когда племя движется, их перевозят на телегах во главе колонны, оказывая им подобающие почести. В целом можно полагать, что это увлечение мозгами роботов является напоминанием о торжестве человека над машиной. Но очевидных свидетельств нет. Возможно, что симметричные формы кожухов оказывают определенное эстетическое воздействие. А может быть, их сохраняют как символическое свидетельство о вещах, созданных человеком технологической эры. Они очень прочны и сделаны из волшебного металла, противостоящего и времени, и погоде.
2
Томас Кашинг всю вторую половину дня окучивал картофель на узкой полоске земли между рекой и стеной. Земля была хорошо возделана. Если не поразит какая-нибудь непредвиденная болезнь, если не ограбит ночью какое-нибудь бродячее племя, если не выпадет другого зла, урожай составит много бушелей. Кашинг немало поработал, чтобы вырастить этот урожай. Он ползал на четвереньках меж скалами, сбивая картофельных жуков маленькой палочкой, которую держал в одной руке, а другой подставляя корзину. Жуков нужно было поймать, чтобы они не расползлись вновь. Он ползал на четвереньках по рядам, мышцы его болели, а безжалостное солнце палило его так, что начинало казаться, будто вместо воздуха теперь повсюду раскаленная пыль. В перерывах, когда корзина чуть не до верху наполнялась копошащимися жуками, он отправлялся на берег реки, сначала обозначив место, где остановился, воткнув палку в землю; затем, сидя на корточках, высыпал содержимое корзины в реку, яростно тряся ее, чтобы выбросить цепляющихся жуков, отправляя их в путешествие, которое мало кто из них переживет; а тех, кто выживет, река унесет далеко от его картофельного поля. Иногда он мысленно разговаривал с ними. Я не хочу вам вреда, говорил он им, я так поступаю не по злобе, а чтобы защитить себя и своих близких, чтобы вы не ели пищу, на которую рассчитываем мы. Извинялся перед ними, объяснял им, чтобы отвратить их гнев, как древние доисторические охотники извинялись и объяснялись с животными, которых убивали для еды. В постели перед сном он снова думал о них, снова видел их — золотистую накипь, брошенную в водоворот и быстро уносимую к судьбе, которой они не понимали, не знали, почему их постигала такая судьба, бессильные предотвратить ее, не способные спастись. Утопив их в реке, он снова возвращался к рядам, снова собирал жуков, чтобы предать их такой же судьбе. Позже, когда прекратились дожди и солнце безжалостно жгло с безоблачного голубого неба, он таскал ведра с водой на коромысле, чтобы утолить жажду растений; день за днем брел он от реки к полю, выливая воду и снова возвращаясь к реке — бесконечный напряженный труд, чтобы растения процветали и чтобы был запас картофеля на зиму. Существование, думал он, и выживание, купленные такой дорогой ценой. Бесконечная борьба за выживание. Совсем не так, как в те древние дни, о которых писал Уилсон, дрожащими пальцами пытаясь воссоздать прошлое, исчезнувшее за несколько столетий до того, как он поднес перо к бумаге. Вынужденный жестоко экономить, Уилсон писал на обеих сторонах каждого листочка, не оставляя полей, не оставляя белых мест вверху и внизу. И всегда мелким, болезненно мелким и скупым почерком — в попытке вместить как можно больше слов, теснящихся в мозгу. Мучаясь над тем, что история, описываемая им, основывается больше на мифах и легендах, чем на фактах. |
