— Возможно, я, возможно, ты, возможно, мы оба. Или вообще никто не виноват, — ответил Онорио.

— Объяснил, понятней некуда. Как доктора в «Пиноккио»: если больной жив, значит, он не умер.

— Мне кажется, это слишком серьезный вопрос, чтобы обсуждать его по телефону, да к тому же на ночь глядя, — заметил Онорио.

— Ну и черт с тобой! — разозлившись, сказала Соня и, не попрощавшись, бросила трубку.

Она откинулась на мягкую спинку кресла и в изнеможении закрыла глаза. Последнее время ей становилось все труднее жить с Онорио под одной крышей. Четыре года она провела в Бергамо, в его роскошном доме на улице Порта Дипинта, но в конце концов не выдержала. Онорио все время куда-то уезжал, а когда ненадолго возвращался, то бывал молчалив и только и ждал удобного случая, чтобы снова отправиться колесить по свету.

Незадолго до Рождества она, катаясь на лыжах, неудачно упала и вывихнула себе плечо. Онорио и не подумал изменить свои планы — он улетел в Мексику, оставив ее в беспомощном состоянии. Вернулся он только в середине января, к тому времени она уже поправилась, и буквально через два дня улетел в Токио, снова бросив ее одну. Его охлаждение к ней было настолько явным, что Соня не могла этого не заметить. Она почувствовала, что королевский трон, на котором она сидит, начинает раскачиваться: еще немного, и она с него упадет.

В свои двадцать пять лет Соня и в самом деле достигла королевских высот. О таком положении она не грезила даже в самых смелых своих фантазиях. Она улыбнулась, вспомнив молоденькую девушку, восхищавшуюся когда-то через забор великолепием особняка Джулио де Броса. Живя с Онорио, она поднялась на самый верх: ее принимали при дворе иранского шаха, она обедала с английской королевской семьей, была среди почетных приглашенных на похоронах Джона Кеннеди. Акции мексиканских рудников, подаренные ей Савелли, приносили солидные дивиденды. Две роскошные квартиры — одна в Милане, а другая в Нью-Йорке, — значительный капитал в одном из банков Лугано, не говоря уже о драгоценностях и антиквариате, давали ей возможность жить безбедно и не думать о завтрашнем дне. И все же она не чувствовала себя счастливой. Если бы ее спросили, чего она хочет, она не смогла бы ответить, но неясное чувство неудовлетворенности своим существованием крепло в ней день ото дня. Четыре года с Онорио не прошли для нее даром, он сделал из нее женщину, научил наслаждаться любовью, ей было хорошо с ним в постели, но интуиция подсказывала ей, что их связь идет к концу.

— Ты что, спишь? — раздался у нее над ухом нежный голосок, и маленькая ручка легла ей на плечо.

— Сандрино, — ласково сказала Соня и прижала к себе малыша, чтобы он не убежал.

Если бы она могла иметь ребенка, возможно, все сложилось бы по-другому, но ей не дано стать матерью.

— Скажи, ты спала? — снова спросил малыш и посмотрел на Соню своими живыми любопытными глазками.

Неделю назад она решила на время расстаться с Онорио, чтобы проверить их отношения, и, взяв с собой Вирджинию и Сандрино, прилетела сюда, в свою квартиру на Парк-авеню.

— Нет, я не спала, — ответила она наконец. — Я думала.

— Когда думают, не закрывают глаза, — заметил мальчик.

— А где мама?

— Они с Силией в кухне, делают равиоли, — ответил Сандро. — Настоящие, вкусные. Ты любишь равиоли, тетя Соня?

Они с Онорио были его крестными родителями, поэтому он называл его дядей, а ее тетей.

— Ужасно люблю, могу съесть целую гору, — весело сказала Соня и увлекла мальчика с собой в прихожую, где на столике все еще стояли пакеты с покупками.