|
Она различила резкий голос тети Анны, голоса Джованни и Пьетро. Теперь что-то говорит мама. Должно быть, они продолжают обсуждать, куда подевались дедушкины миллиарды, — неужели им не надоело? Словно в ответ на ее мысли громко и отчетливо раздается «Хватит!». Это выкрикнул во все горло отец и тут же ушел к себе: она слышит его шаги у себя над головой. В коридоре все ближе стук каблуков, и в комнату входит Соня. Вот, приблизив свое усталое, с размазанной в углах глаз тушью лицо, она что-то говорит Марии Карлотте, но та не слышит ее; ей кажется, что их разделяет плотная, непроницаемая завеса. Мария Карлотта любит читать и сочинять стихи, смотреть на звезды, а семья с ее скучными взрослыми проблемами существует как бы отдельно от нее. Вот дедушка — другое дело, он был не такой, как все. Неужели она больше никогда-никогда его не увидит? Мама беспокоится из-за миллиардов, а ей до них нет никакого дела, к тому же она хочет досмотреть свой любимый мультфильм, поэтому молчит в надежде, что Соня наконец уйдет.
— Прошу тебя, Мария Карлотта, скажи хоть что-нибудь! — Соня готова расплакаться от отчаяния. Дочь по-прежнему не отвечает, но в ее быстро брошенном взгляде Соня успевает заметить холодное раздражение. Вся семья уже знает, что старик в день смерти ездил с девочкой в издательство, что по дороге они о чем-то оживленно и весело болтали, однако Мария Карлотта никому не сказала об этом ни слова. Забыла или не хочет? — Все думают, что дедушка перед смертью доверил тебе какой-то секрет, — терпеливо продолжает Соня. — Если ты действительно что-то знаешь, почему бы тебе не рассказать хотя бы мне, своей матери? Сонины духи вызывали у девочки неясное беспокойство, будили давнее смутное чувство тоскливого одиночества; она словно уже видела прежде такую картину: вот сейчас мать поднимется с колен, повернется спиной и пойдет к двери, оставляя ее, опять и опять, вдвоем с Силией, ее няней. У Силии смуглая кожа и шершавые руки, она больно дерется, но все равно с ней лучше, чем одной. Няня, случалось, наказывала ее за непослушание и даже запирала в темной кладовке. Марии Карлотте в обступавшей ее черноте виделись безобразные чудовища, и она, окаменев от ужаса, сворачивалась на полу в комочек, боясь даже плакать. Когда Силия отпирала дверь и кладовку перерезала полоса света, онемевшая девочка смотрела перед собой невидящим взглядом, точно ослепленный фарами машины кролик. Возвращаясь домой глубокой ночью или на рассвете, мать иногда заходила ее поцеловать. Резкий запах духов будил Марию Карлотту, и она инстинктивно съеживалась. Когда же мать заходила днем, девочка нетерпеливо ждала ее ухода, чтобы остаться наедине с единственным существом, не причинявшим ей боли и страдания, — с самой собой. — Объясни, что с тобой происходит? — допытывалась между тем Соня. — Мне не нравится запах твоих духов, — опустив глаза, отвечает девочка. — При чем здесь мои духи? — Ни при чем, просто от них у меня голова болит. Уходи, ты меня раздражаешь. Мария Карлотта сказала это не грубо, но твердо, как будто хотела оттолкнуть от себя мать, которая — она бессознательно это чувствовала — первой оттолкнула ее от себя. — Как ты разговариваешь с матерью? — попыталась одернуть ее Соня. — Я говорю правду, — каким-то тусклым, апатичным голосом ответила Мария Карлотта. Соня вдруг вспомнила, что и ее часто раздражала мать, но разве она хоть раз в жизни посмела ей об этом сказать? Да и как можно сравнивать ее детство с детством дочери! У нее ничего не было, но она хотела иметь все. Мария Карлотта имеет все, но ничего не хочет. С трудом, почувствовав вдруг смертельную усталость, Соня поднялась с колен. — Завтра поговорим, — собрав всю свою выдержку, ласково сказала она. |
