— Ну, если можно так сказать…

— Предскажите мне будущее, — попросила Соня.

— О будущем пока не думай, оно еще далеко впереди, — сказала Ирена своим низким спокойным голосом. — Сейчас ты должна повернуться лицом к настоящему, потому что тебя ждет большое горе. — И она сжала Сонину руку, словно хотела внушить ей мужество и уверенность.

Нет, это была не шутка. Женщина искренне хотела ее поддержать перед грядущими испытаниями.

— Остановитесь, пожалуйста, я здесь живу, — попросила Соня, и «Ягуар» притормозил у тротуара. — О чем вы говорите? — спросила она, не торопясь выйти из машины.

— Не знаю, цыпленок, это просто предчувствие, — ответила ей Ирена. — Держись и, главное, учись прислушиваться к своему внутреннему голосу. — И еще раз крепко сжала Соне руку.

Потом они обе вышли из машины, и Соня сразу же заметила отца. Он стоял, прислонившись к стене остерии, и курил: огонек его сигареты был виден в темноте.

— Я привезла вам вашу дочь, — сказала Ирена, подходя к Тонино. — Соня — редкая, удивительная девушка, с ней надо бережно обращаться.

Ирена похлопала Соню по щеке и вернулась к машине. Только когда «Ягуар» отъехал, Соня подошла к отцу.

— Видишь, я вернулась. Это был ненастоящий побег.

Отец бросил окурок, раздавил его ногой и молча раскрыл руки. Соня бросилась к нему в объятия. Потом она подняла глаза и заметила, что отец плачет.

— Я тебя очень люблю, папа, но ты должен меня отпустить.

— Хорошо, дорогая, об этом поговорим потом. С мамой плохо.

ГЛАВА 8

Наступили трудные дни. Синьору Бамбину поместили в одну из миланских клиник и там прооперировали.

— Разрезали и опять зашили, — сказал Тонино после объяснений с врачами.

— Возиться не захотели, — откомментировала синьора Порта, не питавшая большой симпатии к медикам.

Огромный живот синьоры Бамбины, с детства вызывавший у Сони чувство отвращения, уже много лет носил в себе фиброму, которую давно надо было вырезать. Но когда синьоре Бамбине объяснили, что она нуждается в хирургическом вмешательстве, она отказалась.

— Под нож? Ни за что! — со свойственной ей непререкаемостью заявила она.

С годами фиброма переродилась в злокачественную опухоль, распространившуюся на всю брюшную полость. Помочь синьоре Бамбине было уже невозможно, и, чтобы облегчить ей мучительный конец, кололи огромные дозы морфия.

Соня все время думала об Ирене: откуда она могла знать, сидя в тот вечер в машине, что случится такое несчастье? А ведь она твердо тогда сказала: «Ты должна повернуться лицом к настоящему, потому что тебя ждет большое горе».

Прежде, когда Сонины отношения с матерью достигали подчас критической точки, когда все в ней восставало против материнского диктата, сколько раз она хотела, чтобы мать умерла и оставила ее в покое. Теперь, глядя на ее жестокие страдания, она казнила себя за такие мысли. Впервые в жизни она посмотрела на жизнь матери другими глазами. Эта женщина изо дня в день боролась за благополучие и авторитет своей семьи, за то, чтобы ее единственная дочь стала богатой и независимой. Соня чувствовала, что начинает понимать истинный смысл материнских поступков. Прежде ей казалось, что мать отталкивает ее от себя, а потому и сама была закрытой и настороженной. Теперь мать стала ей ближе. Если бы можно было начать все сначала — она стала бы совсем другой дочерью — покладистой и ласковой.

Сжимая высохшую руку синьоры Бамбины, Соня хотела, чтобы мать без слов поняла ее раскаяние, и та, словно услышав горячую мольбу дочери, улыбнулась ей слабой улыбкой.