У Альдо не было большого опыта в обращении с женщинами, за свою жизнь он имел любовные отношения лишь с тремя. Две жили в его городке, третья — в горной деревушке, где он проходил военную службу. Он любил их в спешке, на каменной скамейке парка или на сеновале. Все три девушки, отдаваясь ему первый раз, упорно твердили: «Нет, нет, не надо!», словно таков был ритуал, который они обязаны были соблюдать. Соня молчала и не сопротивлялась, и это его распалило. Отшвырнув в сторону подушку, судорожно прижимаемую к себе Соней, он набросился на нее с яростной страстью, кипевшей в его молодом и сильном теле.

И тут Соня закричала. Это был крик смертельно раненного животного, он длился до тех пор, пока Альдо, испугавшись, что сбежится народ, не ударил ее по щеке. После этого она замолчала, но через секунду, словно в бреду, стала повторять одну и ту же странную фразу:

— Марио, угольщик, Марио, угольщик…

Потом она накрыла голову подушкой и тихо заплакала.

Сколько лет прошло с того дня? Почему она только сейчас все вспомнила? Соня услышала голос Лореданы, которая сказала ей тогда, во время перемены: «Твой отец душегуб. Все в округе знают, что он разорил угольщика Марио, он даже лавку его присвоил». В памяти всплыл школьный двор с облетевшими липами, Боби за сетчатым забором. Лоредана сказала правду: угольщик и его лавка исчезли, будто их никогда и не существовало, но отец в этом не был виноват. Соня была уверена, что с Марио расправилась мать, сумевшая извлечь из чудовищной истории определенную материальную выгоду для своей семьи.

— Соня, тебе плохо? — нежно обняв ее за плечи, спросил Альдо.

Она высвободила голову из-под подушки и посмотрела на него долгим спокойным взглядом.

— Нет-нет, все в порядке.

— Ты так напугала меня, — взволнованно начал объяснять Альдо, — сначала закричала дико, потом стала бубнить про какого-то угольщика… Ты три раза повторила «Марио». Кто это такой?

— Не знаю, что на меня нашло. А сейчас я хочу принять душ.

Соня встала с постели, ее бледно-голубая рубашка была в пятнах крови. Альдо удержал Соню за руку.

— Может быть, все это тебе показалось, в первый раз не так уж и здорово, а?

— Наверное, так и должно было быть, — глядя на простыню и свою окровавленную рубашку, сказала в ответ Соня.

— Надеюсь, следующий раз у нас лучше получится, — не очень уверенно успокоил ее Альдо.

Соня молча кивнула и подумала, что следующего раза не будет: мама была права, секс — это грязь, мерзость.

Открыв сильную струю воды, Соня заплакала. Она была несчастнейшей из женщин, как раньше — самой несчастной из девочек. Но теперь она взрослая и должна учиться жить со своим несчастьем и ценить радость, если она когда-нибудь выпадет ей в жизни.

ГЛАВА 10

Живот вздулся, в висках стучало, боль становилась все сильнее. Врач определил острый колит и прописал инъекции бускопана, однако прошли сутки, а улучшение никак не наступало.

— Позовите папу, я хочу видеть папу, — слабым голосом просила Соня.

— Я здесь, доченька, — ответил Антонио Бренна, который уже несколько часов сидел в комнате. — Я с тобой. — И пересел на край кровати.

— Пусть он уйдет, — прошептала Соня, показывая глазами на мужа, который тоже неотлучно находился около Сони, страдая от того, что ничем не может ей помочь.

— Успокойся, тебе нельзя волноваться, — сказал отец.

— Папа, у меня то же, что у мамы, я умираю.

— Глупости! Через несколько дней все пройдет, ты и не вспомнишь, что была больна.