Она ощущала его руку, легкую, как дыхание, ерошившую ее волосы. Затем они снова оказались разделены, хотя она не поняла, кто из двоих отступил.
— Я бы пришел к тебе в Ануйне, но ты здесь. — Голос его звучал глубоко, измученный и изношенный. Наконец он двинулся и сел на край постели. Она, не говоря ни слова, смотрела на него. Он встретил ее взгляд, и его лицо, такое чужое, осунувшееся, утомленное, неподвижное, стало внезапно полным доброты и участия. — Я не хотел тебя напугать.
— И не напугал. — Ее собственный голос был для ее ушей таким далеким, как если бы то прошелестел ветер. Она села рядом с Моргоном. — Я искала тебя.
— Знаю. Я слышал.
— Я не думала… Хар сказал, что ты сюда не придешь.
— Я видел корабль твоего отца против берегов Имриса. И подумал, поскольку с вами была Тристан, что вы можете сюда завернуть. Вот я и пришел.
— Возможно, она еще здесь. За ней явился Мастер Кеннон, но…
— Они уплыли в Хед.
Уверенность в его голосе побудила ее пристально вглядеться в него.
— Ты не хочешь ее видеть?
— Не теперь.
— Она просила меня, если я тебя встречу, передать тебе: будь осторожен.
Он молчал, по-прежнему глядя ей в глаза. У него, как она начала понимать, был дар молчания. Всякий раз, как он ни пожелает, оно струилось от него: усталое молчание вековых деревьев или вросших в землю камней. Оно измерялось его дыханием в его неподвижных, покрытых шрамами руках. И вдруг он пошевелился без единого звука, и молчание поплыло вместе с ним, когда он поворачивался, шагал к окну и вставал туда, где недавно стояла она, глядя наружу. На миг она задалась вопросом: а виден ли ему в ночи Хед?
— Я слышал молву о вашем странствии, — сказал он. — Как Тристан, Лира и ты, все вместе на корабле Мэтома украдкой выбрались ночью из Кэйтнарда, ослепили семь боевых кораблей Имриса вспышкой, подобной маленькому солнцу, как на медленной барке вы поднялись по разлившейся Зимней реке к порогу Высшего, чтобы вопросить его… И ты мне напоминаешь об осторожности. Что это был за свет, который ослепил даже Астрина? У торговцев появился повод для самых невероятных предположений. Даже я, многое повидавший, заинтригован.
Она хотела ответить ему, но остановилась:
— И к каким заключениям ты пришел?
Он обернулся и опять оказался рядом с ней:
— Что, вероятно, это сделала ты. Я вспомнил, что тебе удавались кое-какие мелочи.
— Моргон…
— Погоди. Я хочу сейчас сказать, что… Не важно, что еще случилось или случится, — для меня имело значение, что, пока я спускался с Исига, ты совершила это странствие. Я слышал твое имя снова и снова, пока шел. И еще имена Лиры и Тристан. Как неожиданные маленькие далекие огонечки.
— Она так хочет тебя видеть. Ты бы не мог…
— Не теперь.
— Но когда? — сокрушенно спросила она. — После того, как ты убьешь Дета? Моргон, это будет на одного арфиста больше, чем допустимо.
Лицо его не изменилось, но глаза скользнули прочь, к некоему воспоминанию.
— Корриг? — произнес он миг спустя. — Я забыл о нем.
Она сглотнула комок, чувствуя, что это простое утверждение опять воздвигло между ними каменную плиту. Он загородился молчанием, как щитом, непроницаемым и непробиваемым; она призадумалась, скрывает ли оно кого-то совершенно чужого или кого-то, столь же ей знакомого, сколь и ее имя. Он смотрел на нее, стараясь прочесть ее мысли. Преодолев внутренний барьер, который разделял их, он на мгновение прикоснулся к ней. Тогда новое воспоминание, бесформенное, ужасное, хлынуло сквозь тишину в его глаза; он немного отвернул лицо, пока оно не угасло. |