Волхв провел рукой над костром, высыпая в пламя щедрую горсть ароматных трав, и тут же втянул ноздрями взметнувшийся сизый дымок. Болотный смрад отступил, сменившись ароматом полынной пряности и благородным древесным дымом, люди ощутили в телах приятную легкость, и Радогост воодушевленно продолжил:

— Лети, слово мое, за реки, за леса, через горы, через овраги, долетай до моря-океана, до острова Буяна. На острове том лежит бел-могуч Алатырь-камень. Ты стучи, слово мое, в камень Алатырь, ты буди, слово мое, радуниц-власяниц. Пусть бегут они к великому Велесу, пусть поют ему и танцуют, пусть веселят и ласкают. Пусть напомнят великому Велесу о верном друге, пусть зовут его к нашему огню, нашему угощению. Пусть сажают на крепкого коня, пусть погоняют гибкой плетью…

Волхв прислушался к чему-то, неведомому простым смертным, сделал торопливый жест Святогору, подзывая его ближе. Младший княжич подвел коня к огню, Радогост же отступил к старшим идолам, тут же вернулся с чашей. Князь, приносивший жертвы уже не в первый раз, распахнул плащ, вытянул меч, быстрым взмахом снизу вверх глубоко рассек шею скакуна и тут же уронил оружие, едва не чиркнув кончиком клинка по земле.

Покачнулся.

Вышемир подскочил к нему, поддержал отца. Тот, восстановив равновесие, отер лезвие тряпицей, спрятал клинок обратно в ножны, широко расставил ноги и запахнул епанчу.

Волхв за это время успел смазать губы и лицо идола конской кровью, объясняя, кого нужно привезти, повторил заговор вызова бога, объясняя путь, и только после этого пролил оставшуюся в чаше кровь скакуна в огонь. Костер в ответ выбросил облако темного дыма, и люди явственно увидели, как оно обрело очертания лошади и помчалось через туманную дымку вверх и в высоту. Чалый, уже упавший от слабости на утоптанный песок, вздрогнул в последний раз, и замер, расставшись с отправившейся в дальний путь душой.

— Он услышал нас, — с видимым облегчением кивнул Радогост. — Он поскакал за скотьим богом! На такой зов Велес откликается всегда. Скоро он будет здесь.

Святогор задумчиво посмотрел на прекрасного скакуна, отдавшего свою душу ради послания, посланного к Алатырь-камню. Сердце его остро кольнуло жалостью. Славный был жеребец: игривый, стремительный, крепкий. Но, увы, в этом мире всегда и за все приходится платить. Смерды платят за покой хлебом, воины платят за серебро кровью, князья платят за право власти и серебром, и покоем, и кровью одновременно. Иногда — не своей кровью, а чужой. Ради здоровья отца княжич выбрал сегодня из табуна именно этого скакуна, его кровью расплатился за возможность отправить весть в чертоги далекого бога, его жизнью пожертвовал за отцовскую болезнь, им самим — за ведовской обряд.

Ученики волхва уже зашевелились в тумане, торопясь убрать жертву, засыпать песком кровавое пятно, привести святилище к опрятности до появления княжеского покровителя. Быстрыми неслышными тенями они метнулись к туше, протянули под ней веревки, подняли, унесли. Еще пара мальчишек суетились с кожаными ведрами, подчищая последние следы.

Костер затрещал, пламя заметалось из стороны в сторону, словно неощутимый людьми ветер попытался его загасить. По бокам от огня среди тумана заметались тени, как бы вылетая из самого очага: взмахнул крыльями ворон, описал над святилищем широкий круг, опустился на частокол; выпрыгнула стремительная рысь, тут же скрывшись за низким Перуном, похожим на пузатый пенек; гулко ухнул филин; не спеша вышел волк, усевшись у идола верховного бога. Следом появился могучий, выше человека в холке, медведь, издалека принюхался к людям, обогнул их и занял место за спинами.

— Идет… — еле слышно предупредил волхв.