— Обещай! — с неожиданной яростью потребовала Нира.

— Обещаю, мама. Я никогда об этом не забуду.

Пыльнобровка знал, что такое кости. Он знал, что такое смерть и как совы погибают в бою. Но сейчас он думал не о смерти, а о том, почему ему разрешили присутствовать на священной церемонии. Эта честь выходила за пределы той странной благосклонности, которую Нира оказывала ему со дня появления на свет Нирока.

Пыльнобровка отлично помнил, как Нира обвинила его и всех пепельных сов в позорном поражении Чистых. Одна малая пепельная сова до сих пор томилась в тюрьме по обвинению в измене и трусости. Можно подумать, что огромная армия Чистых была разгромлена исключительно по вине пепельных сов! На самом деле этот вид сов занимал такое низкое положение, что им вообще не поручали ничего сколько-нибудь важного. Просто Нире нужно было кого-то обвинить в поражении, вот она и нашла, на ком сорвать свою ярость…

Но уже через два дня после битвы, когда Нирок появился на свет, Нира вдруг пригласила Пыльнобровку в свою пещеру в расщелине скалы, и попросила посторожить птенца, пока она слетает на охоту. Это была высочайшая честь, тем более для презренной пепельной совы.

Пыльнобровка полюбил Нирока с первого взгляда. Именно с этого дня началась их дружба, которую Нира всячески поощряла.

Пыльнобровка настолько сблизился с наследником, что однажды открыл ему свою самую большую тайну. Он признался, что ненавидит имя, которое дали ему Чистые, и что когда-то его звали по-другому. Ему казалось, что раньше у него было какое-то более благозвучное имя… например, Эдгар или Филипп.

Нирок тогда серьезно выслушал его и вдруг спросил, каким именем ему хотелось бы называться. Никто никогда не задавал Пыльнобровке подобного вопроса. Он задумался на минуту, а потом сказал: «Филипп. Да — Филипп».

С тех пор, когда они оставались одни, Нирок называл Пыльнобровку Филиппом. Это была единственная трещинка в безупречном облике Нирока, но Пыльнобровка еще сильнее полюбил своего друга за этот изъян. Он чувствовал, что ему оказана настоящая честь, которая не имела ничего общего с непонятной благосклонностью Ниры.

Пыльнобровка не раз предупреждал Нирока, что тот подвергает себя опасности, нарушая закон. Но Нирок только пожимал плечами и просил его не беспокоиться. «Я буду называть тебя Филиппом и заглажу этот проступок особыми успехами в чем-нибудь другом», — говорил он. Пыльнобровка не сомневался в том, что Нирок сдержит свое обещание.

И вот теперь Пыльнобровка стоял рядом с Нироком и смотрел на кости совы, которую когда-то звали Клуддом, Верховным Тито. Он видел, что несмотря на замечание матери, Нирок то и дело украдкой поглядывает на кузнеца и ведерко с углями. Казалось, огонь интересует наследника куда сильнее, чем прах его отца. Пыльнобровка мысленно усмехнулся: «Может быть, Нирок менее безупречен, чем я думаю?»

Пыльнобровка никогда не видел, чтобы Нирок проявлял такое непослушание, как сегодня. К счастью, Нира ничего не замечала. Она не сводила глаз с костей.

— Пришло время отдать последние почести нашему предводителю, Верховному Тито Клудду, который погиб в бою, как подобает настоящему солдату… — начал Жуткоклюв.

Нира знаком велела Нироку отойти к стене пещеры. Жуткоклюв продолжал свою речь, а в этом время кузнец по имени Гвиндор приблизился к кучке костей и торжественно бросил на них сверху охапку сухого хвороста. Затем вытащил из ведерка уголь и возложил его на хворост. В тот же миг над костями вспыхнуло яркое пламя. Тьма пещеры озарилась трепещущим светом, тени заметались по стенам.

Нирок моргнул. Никогда в жизни он не видел таких теней. Они были огромные. Они колыхались и танцевали на стенах пещеры какой-то странный танец. Неожиданная мысль молнией пронеслась в его:

«Свет рождает тени! Смотри на огонь! Смотри на огонь! — Он перевел глаза на пламя.