Конечно, вряд ли найдутся такие, кто поверит астрофизику, кто бросится вкладывать огромные деньги в поиски погибшего города. Да и вряд ли им удастся что-либо найти, от величественного Посейдониса не осталось и камня на камне, а руины надежно скрыты толстым слоем нанесенного за тысячелетия ила. И уж тем более никому не удастся проникнуть в сам бункер – для этого как минимум нужно развернуть чудовищные по масштабу подводные работы. В свое время ученые Рианна сочли это слишком дорогой затеей. Установив, не без труда, местонахождение бункера, они так и не смогли попасть в него. Когда-нибудь это, безусловно, произойдет… но лишь тогда, когда у Рианна не будет на повестке дня более серьезных проблем.

В общем, не стоило бояться, что люди, по незнанию или неосторожности, сумеют вернуть атлантов к жизни.

Ярослав вздрогнул, чувствуя, как по спине пробежал холодок. Невидящий взгляд уперся в экран, пальцы сжались в кулаки. Он снова и снова обзывал себя полным, законченным идиотом…

Как он мог не подумать об этом раньше? Сколько раз за прошедшие годы перед глазами мелькало слово «Атлантида»? И ни разу мысль не ухватилась за него…

Атлантида. Бункер, хранивший сокровища Архонтов.

Стопроцентно надежный способ найти дорогу домой.

Двое, сидевшие в машине, выходить не торопились, подсознательно оттягивая момент предстоящей встречи с человеком, занимавшим их мысли уже много месяцев.

За последнее время Геннадий трижды высказывал свои аргументы, касающиеся бессмысленности всей этой затеи, и каждый раз эти аргументы разбивались об непрошибаемое упрямство капитана, как морская волна о каменный мол.

Из срока, отпущенного им полковником Панариным, прошло уже три дня. Три впустую потраченных дня. И Сергей так и не решил, как же ему поступить.

– Это неправильно, – снова пробурчал Генка. – Это в конце концов непрофессионально. Нельзя раскрывать карты перед преступником.

– Нельзя, – согласился Сергей, не желая спорить с очевидным. – Ты прав, ни в коем случае нельзя. Если речь идет о преступнике. Только вот господин Верменич никакого преступления не совершал, ведь так? И если мы зададим ему пару-тройку вопросов, он…

– Он неизбежно ударится в бега, – хмыкнул Генка. – Я бы на его месте так и поступил.

– …он, как честный и законопослушный гражданин, если желает таковым казаться, нам на них ответит.

– Серега, приди в себя! Какой законопослушный гражданин? Ты что, забыл, с кем имеешь дело?

– Так, сержант… – Бурун взял нарочито официальный тон, хотя и понимал, что вряд ли Геннадий воспримет реплику всерьез. Дружба, возникшая и окрепшая за этот год, позволяла обоим говорить друг другу все, что считалось нужным, без оглядки на звания и чины. – Я решил поговорить с Верменичем, и я это сделаю. Ты сам понимаешь, после моего доклада Панарину, у полковника будет всего два выхода. Либо засадить нас с тобою в психушку, либо воспринять все всерьез, и тогда дело неизбежно уйдет к Комитету. И вся наша работа пойдет коту под хвост.

– Ну и занимался бы этим Комитет, – зевнул Геннадий. – И потом, полковник – умный мужик. Думаешь, не поверит?

– Он? Он не поверит, – отрезал капитан. – Панарин верит только фактам, а их у нас – кот наплакал. И любой из них – заметь, Гена, любой, может быть не более чем результатом ошибки, неверной интерпретации или, в конце концов, прямой фальсификации. Все очень зыбко, сам понимаешь. С этим Верменича к стенке не прижмешь.

– Я знаю. Так чего же ты ждешь от этого разговора?

Бурун пожал плечами.

– Ну… посмотрю на его реакцию, послушаю его объяснения.