Террз молчал, и Верран снова занялась раненым. Кровотечение Феннахара почти совсем прекратилось. Рана оказалась не столь серьезной, как она полагала. Веки путешественника затрепетали, но сознание к нему еще не вернулось. Вардрулы продолжали заботиться о павших, Верран меняла повязки, а Террз молча боролся с самим собой. Раздумья его прервали сородичи Ржнрллща, которые внесли легкое безжизненное тело Змадрк Четырнадцатой и положили у его ног. Террз, казалось, не слышал, что ему говорили, с каменным лицом созерцая останки любимой. Он так долго пребывал в полной неподвижности, что Верран забыла про свои тревоги и прониклась только его горем. Чтобы нарушить страшное оцепенение сына, она прошептала единственные подходящие к случаю слова:

— Террз, какое горе…

— Горе? Ну что ты, — предельно спокойно ответил он. — Она теперь с Предками, и в том нет ничего горестного.

— Да… верно… — с трудом согласилась Верран, встревоженная ледяным спокойствием сына. Потом опустила глаза и покрепче прижала к ране Феннахара тампон.

— Последнее воссоединение с сородичами — повод для радости, — сказал Террз. — Юная Змадрк Четырнадцатая в полной безопасности и добром здравии.

— Да, конечно. А ты?

— А я… Я на время уединюсь, чтобы поразмыслить над ее счастьем и собственным будущим. Мне многое нужно обдумать. Я побуду один, абсолютно один, в полной гармонии с собой и с миром. Да и может ли быть иначе? Ведь все прекрасно.

Верран, уловив в его голосе легкую дрожь, быстро подняла глаза и увидела, что лицо его залито слезами, будто глыба льда под жарким солнцем пустыни.

Глава 13

Ваша светлость, надо довести дело до конца, — заметила Джоски.

Отец и дочь ужинали в своей комнатке над кухмистерской Гру. Ночь за окнами была темным-темна. Над столом ярко горела лампа, в камине плясал огонь, даруя блаженное ощущение тепла и уюта. Однако на лице насупившегося Янса Вурм-Дидниса читалось что угодно, только не умиротворенность. Напротив, он пребывал в тягостном унынии и, утопая в мягком кресле, взирал на еду без особого удовольствия.

— Мы просто обязаны довести его до конца, — упрямо повторила Джоски.

Диднис вздохнул. Вопрос этот поднимался далеко не впервые и становился ему все более неприятен. Поднеся к губам кубок, он нарочито долго смаковал драгоценную влагу, перекатывая ее во рту, и только потом неохотно ответил:

— Дорогая, при нынешнем положении вещей предпринять что-либо вряд ли возможно.

— Нет, я отказываюсь тебя понимать!

— Миледи Джосквинилью, после прискорбного инцидента, происшедшего на открытии Парнисской регаты, герцог Повон не покидает дворца, куда нам с тобой путь, естественно, закрыт. А посему добраться до него не представляется возможным, следовательно, осталось расписаться в собственной беспомощности.

— Ну уж нет! Па, послушай-ка меня внимательно. Прикончить герцога мы обязаны. Слово дано, деньги получены — значит, надо выполнять заказ. Иначе как мы будем смотреть в глаза людям? Все в городе будут потешаться над нами, хихикать за спиной, а я этого не хочу, слышишь? Надо что-то делать!..

— Сокровище мое, в твоей девичьей шкурке бьется тигриное сердце, но в этом случае просто невозможно ничего сделать. Сейчас герцог вне досягаемости. Придется запастись терпением.

— Вот тут ваша светлость глубоко заблуждается.