Феофан тут же подхватил поводья княжеской лошади и передал коня сопровождавшему князя посланцу Геласия.

— Евлампий красавца твоего на конюшню отведет. А люди твои пущай покуда отдохнут маленько, — торопливо объяснял послушник,

— А почему не в соборе служба? — спросил Феофана князь. — Неисправно что? Не погорело ли? Пожарищем тянет…

— Пожаром-то от леса, от леса, государь, веет, от леса, — затараторил Феофан сбивчиво, — а что не в соборе, — он запнулся на мгновение, — так… так настоятель порешил. Сам-то владыка нездоров немного…

— А что стряслось у вас, что потребовалось войско целое звать да еще при полном при оружии? — с удивлением оглянулся вокруг князь Вадбольский. — Погляжу я, тишина и покой в обители, все порядком. Да и по дороге ничего не приметил я такого, чтоб взор встревожило.

— Так это батюшка Геласий тебе сам все расскажет, — также быстро ответил Феофан, а потом, помедлив, спросил осторожно: — В усадьбе-то, государь, неужто не видали поутру ничего на небе?

— На небе? — еще больше изумился Григорий. — Видали тучки, дождь прошел, а что?

— Ну, медлить некогда, — встрепенулся Феофан, — идем, государь, идем.

И устремился к церкви Архангела Гавриила. Гриша приказал ратникам спешиться и пока во всем слушаться Евлампия, а сам, пожав плечами, последовал за послушником. «Чудно как-то все, — мелькнуло у него в голове. — Войско зовут, а ворога как ни бывало. От кого оборонить-то просят?»

Сняв с головы боевой свой шлем, Григорий низко поклонился перед входом в церковь на паперти и вошел вслед за послушником внутрь храма. Народу на богослужении стояло много, яблоку негде упасть. Впереди, у алтаря, по чину занимали места священнослужители. Иеромонах Геласий, одетый в длинную, широкую фелонь, символизирующую багряницу Иисуса, занимал место игумена Варлаама. Поверх фелони на груди его сияли большой золотой крест, украшенный каменьями, и овальная икона в окладе, панагия, а вокруг шеи тянулась сложенная вдвое широкая лента, орарь — ангельское крыло покровителя. Слева от Геласия стоял келарь Михаил, чуть сзади — ризничий, уставщик, книгохранитель. За ними — вся остальная братия и прихожане. Мужчины из паствы занимали место по правую руку от входа, женщины — по левую. Ближе к алтарю, как и положено, стояли, кто помоложе, а почти у самого выхода — старики. Когда князь Григорий вошел в церковь, молебен почти завершился. Иеромонах Геласий вынес из Царских врат на амвон чашу со Святыми Дарами и готовился начать причащение молящихся. Все присутствующие громко пели молитву «Символ веры». Наконец, взяв в руки крест, Геласий встал с ним в открытых Царских вратах и произнес отпуст, поминовение, святому праведному Кирилле Белозерскому, святому Ферапонту и всем почитаемым на Белозерье светильникам Божьим.

Братия, а за ними и прихожане стали подходить к амвону за причащением и благословением. Отец Геласий подавал каждому разведенного с водой вина из потира на длинной деревянной лжице и кусочек сухого белого хлеба, частицу тела Господня. Затем молящиеся целовали большой серебряный крест в руках иеромонаха и, осенив себя крестным знамением, отходили.

Князь Григорий стоял в стороне, ожидая, пока Геласий отпустит прихожан. Проходя мимо князя, окрестные крестьяне низко кланялись ему и с удивлением взирали на боевые доспехи и оружие. Наконец Геласий освободился и тут же поспешил к Григорию. Молодой князь, омахнув себя троеперстием, припал к руке священника.

— Здравствуй, здравствуй, Гришенька, — приветствовал его иеромонах.