Только мы сели, как Гарриман начал:
— Я сказал вам, что мы полагаемся на ваше благоразумие, сэр. Позвольте сразу перейти к делу?
— Да, — кивнул я. — Но я должен осведомиться, с кем вы, в общем-то, собираетесь говорить: с вестменом или с писателем?
— С первым, вероятно, позже, сначала — с последним.
— Хорошо. Я в вашем распоряжении в обоих лицах, но не больше четверти часа на каждую беседу. Время мне очень дорого. — Достав часы, я показал им циферблат и добавил: — Как видите, сейчас ровно восемь. Вы, стало быть, можете до четверти девятого говорить с писателем, а до половины — с вестменом. Затем наша встреча закончится.
— Но, — возразил Зебулон, — вы же написали нам, что уделите два часа!
— Правильно! Полтора часа я оставлял для «друга», но вы собираетесь говорить только с «писателем» и с «вестменом». На «друга» вы не рассчитываете, а потому остается только полчаса.
— Но мы надеемся, что станем друзьями. В этом случае мы можем рассчитывать на два часа?
— И даже больше. Итак, начинаем! Из первой четверти часа прошло уже три минуты…
— У вас странная манера вести деловую беседу! — раздраженно вставил Зебулон.
— Только тогда, когда тема уже обсуждалась и меня снова вынуждают вернуться к ней. Итак… пожалуйста…
Слово взял Гарриман:
— Итак, речь идет о ваших трех томах «Виннету», которые мы хотим выкупить…
— Пожалуйста, краткий ответ! Да или нет! Вы хотите перевести их и отдать в печать?
Они смущенно переглянулись. Никто не ответил, тогда я продолжил:
— Поскольку вы молчите, я отвечу за вас: вы хотите их не напечатать, а уничтожить, и все из-за вашей собственной фамилии и погибшего отца.
Оба вскочили со скамьи и подняли гвалт, но я положил ему конец энергичным движением руки:
— Спокойно! Прошу вас, замолчите! Писателя вы, может, и обманете, но вестмена — никогда! Ваша фамилия — Сантэр. Вы сыновья того Сантэра, о котором, к сожалению, мне пришлось сообщить столько плохого. Надеюсь, о вас я смогу рассказать кое-что получше.
Они застыли, словно деревянные фигуры, потом уселись обратно на скамейку и замолчали.
— Ну? — поощрительно спросил я.
Тогда Гарриман обратился к Зебулону:
— Я ведь говорил тебе, а ты не верил! С ним нельзя так разговаривать! Сказать ему?
Зебулон кивнул. Гарриман повернулся ко мне и спросил:
— Вы готовы продать нам ваши рассказы, чтобы они исчезли?
— Нет.
— Ни за какую цену?
— Ни за какую! Но не из жажды мести или из упрямства, а потому, что такая продажа вам вообще без пользы. То, что я написал, не может кануть в лету! Много тысяч экземпляров «Виннету», изданных в Германии, распространены и здесь, в Соединенных Штатах. По здешним законам мои права как автора не защищены. Каждый может перевести или напечатать. Это же знает любой книготорговец, и вы своими предложениями еще там, в Германии, доказали, что в книжном деле вы ничего не смыслите! Я мог бы прикарманить ваши деньги и посмеяться над вами. Вы этого хотите?
— Ты слышишь? — повернулся к брату Гарриман. -Он честен!
В этот миг Зебулон снова поднялся и стал передо мной. Глаза его пылали, губы дрожали.
— Мистер Бартон, — произнес он, четко выговаривая каждый слог. — Покажите мне ваши часы!
Я исполнил его желание.
— Только две минуты! — кивнул он. — Такого расклада времени захотели вы сами. |