Лотти, едва сдерживая смех, повернулась ко мне:

— Она говорит, короля нельзя не узнать. Кто еще мог пройти мимо стражи? Кто еще такой высокий и толстый? Но при дворе все играют в эти игры, притворяются, что не узнают, считают прекрасным незнакомцем. И пусть ей только четырнадцать и бабушка считает ее дурой, она знает, что все мужчины в Англии жаждут, чтобы ими восхищались, и с возрастом они становятся только тщеславнее, а разве в Клеве мужчины не такие?

Смеюсь над ней и над собой.

— Скажи ей, Лотти, мужчины везде одинаковы, а настоящая дура — это я. Пусть и дальше дает мне советы, хоть ей всего четырнадцать и что бы там ни говорила ее бабушка.

ЕКАТЕРИНА

Дартфорд, 2 января 1540 года

Ужас, ужас! Боже милостивый, это превосходит самые страшные ожидания! Нет, я не вынесу. Дядюшка явился сюда из самого Гринвича и немедленно потребовал меня к себе. Что ему надо? Конечно, ему уже доложили, как я заговорила с королем. Теперь отошлет меня домой, к бабушке, за нескромное поведение. Мне этого не вынести, в Ламбете я умру со стыда, в Хоршеме — с тоски. Утоплюсь! Как там эта речка называется, Хорш, Шем? Словом, просто утиный пруд. Вот утону, тогда пожалеете.

Когда мою кузину королеву Анну обвинили в супружеской измене, он не был на ее стороне. Она, наверно, испугалась, голову потеряла от страха, но, клянусь, мне сейчас еще хуже.

Мы встречаемся в комнате леди Рочфорд — мой величайший позор необходимо сохранить в тайне, только между нами, Говардами. Вхожу — она преспокойно сидит у окна. Наверно, сама же и донесла дядюшке, старая сплетница. Я скорчила страшную гримасу — пусть знает, мне известно, кого благодарить за мою погибель.

— Лорд дядя, только не отсылайте меня в Хоршем! — выпаливаю, едва переступив порог.

— Добрый день, племянница, — хмурится, голос неласковый.

Приседаю в реверансе, чуть на колени не падаю.

— Пожалуйста, милорд, не отсылайте меня в Ламбет, умоляю. Леди Анна не рассердилась, она рассмеялась, когда я рассказала…

Осеклась. Пересказывать дядюшке наш разговор с будущей королевой — дескать, ее жених не только стар, толст, но и тщеславен непомерно — не самая лучшая идея.

— Я ничего ей не сказала, — поспешно поправляюсь, — но она осталась довольна, обещала во всем советоваться, пусть даже бабушка считает меня дурой.

Язвительный смешок — он явно согласен с бабушкой.

— Ну, не совсем советоваться, сэр, просто я ей понравилась, и королю тоже — он прислал мне золотую брошку. Пожалуйста, дядя, позвольте мне остаться. Я больше рта не раскрою, даже вздохнуть не посмею. Умоляю! Я ни в чем не виновата!

Снова смешок.

— Правда не виновата. Пожалуйста, дядя, не отворачивайтесь от меня. Поверьте, я буду хорошо себя вести, вы еще станете мной гордиться, я постараюсь…

— Тише! Я доволен тобой.

— Я все сделаю…

— Сказал же — я тобой доволен.

— Правда?

— Ты была восхитительна. Король с тобой танцевал?

— Да.

— И беседовал?

— Да.

— Как тебе показалось, он тобой увлекся?

Я задумалась. Не то чтобы «увлекся». На юнцов, что заглядывают за вырез и краснеют, если им улыбнуться, он не похож. Кроме того, я просто подвернулась под руку, когда леди Анна дала ему отпор. Он был так потрясен, что со всяким бы заговорил, лишь бы скрыть обиду и замешательство.

— Он говорил со мной, — повторяю беспомощно.

— Я очень доволен, что король почтил тебя вниманием.