До чего странно.

— Большая честь, сэр.

— Значит, договорились. — Федерико откинулся назад, прислонившись к стенке. — А честь это, напротив, для меня. Я вам передам, как только Тесса поправится.

— Жду с нетерпением.

Федерико и Дэнни прошли по крыше обратно к пожарной лестнице.

— Эта болезнь… — Федерико обвел жестом окрестные крыши. — Она уйдет?

— Надеюсь.

— И я тоже. В этой стране столько возможностей. Печально будет приучиться к страданию, как приучилась Европа… — Он повернулся к лестнице и обнял Дэнни за плечи. — Еще раз благодарю вас, сэр. Спокойной ночи.

— Спокойной ночи, — ответил Дэнни.

Федерико спускался по чугунным ступенькам, зажав трость под мышкой, движения у него были плавные и уверенные, словно он вырос в предгорьях, где все время надо карабкаться вверх-вниз по каменистым холмам. Когда он скрылся, Дэнни поймал себя на том, что все еще глядит ему вслед, пытаясь осознать, что между ними произошло. Может быть, дело в том, как старик произносил «долг» или «страдание», словно по-итальянски эти слова означают нечто другое. Дэнни пытался размотать клубок, поймать нить, но вино оказалось крепче его, мысль ускользнула, и он вернулся к игре в кости.

Чуть позже они снова, по настоянию юного Бернардо Томаса, запустили змея, но нитка вырвалась у мальчика из пальцев. Не успел тот заплакать, как Клаудио издал торжествующий вопль, словно отпустить змея в свободный полет — это наивысшее мастерство. Мальчишку это убедило не сразу, он с дрожащим подбородком следил за удаляющимся змеем, и тогда на краю крыши собрались и другие взрослые. Они потрясали кулаками и кричали. Наконец Бернардо Томас стал смеяться и хлопать в ладоши, к нему присоединились остальные дети, и вскоре все они стояли рядом и радостно подгоняли змея ввысь, в бездонное темное небо.

К концу недели похоронным конторам уже пришлось нанять людей для охраны гробов. Это были люди самого разного сорта: одни, из частных охранных фирм, умели мыться и бриться; другие смахивали на бывших футболистов или боксеров; немногочисленные сторожа гробов Норт-Энда происходили из нижнего звена «Черной руки». Все эти стражи имели при себе дробовики или винтовки. Болели и плотники. Но даже если бы все они остались на ногах, едва ли им удалось бы удовлетворить возросший спрос. В Кэмп-Дэвенсе от гриппа в один день умерло шестьдесят три солдата. Грипп пробрался в доходные дома Норт-Энда и Южного Бостона, в меблированные комнаты на Сколли-сквер, на верфи Куинси и Веймута, затем покатил по железным дорогам; в газетах писали о вспышках инфекции в Хартфорде и Нью-Йорке.

Болезнь достигла Филадельфии в чудесный воскресный день. Люди высыпали на улицы, так как в честь наших доблестных войск и во славу Пробуждения Америки устраивались праздничные шествия. А уже через неделю похоронные дроги тащились по улицам, собирая покойников; палатки-морги раскинулись по всей Восточной Пенсильвании и Западному Нью-Джерси. В Чикаго эпидемия вначале охватила южные районы, затем восточные, а потом рельсы понесли ее через все Великие Равнины.

Ходили разные слухи. О вакцине, которая вот-вот появится. О германской подводной лодке, которую якобы заметили в Бостонской гавани, в трех милях от побережья; некоторые уверяли, что сами видели, как она поднялась из морской пучины и выпустила облако оранжевого дыма, который поплыл к берегу. Проповедники цитировали Апокалипсис и Книгу Иезекииля, где будто бы содержались пророчества о летучей отраве, которая ниспослана новому столетию в наказание за прелюбодеяния и богопротивные иммигрантские нравы. Настали последние времена, твердили они.

Среди низших слоев распространилась молва, будто от нее одно лекарство — чеснок.