– Не говори, вот как? Умолчание ничего не изменит. Что сделано, то сделано – я не Фэрчайлд. Я привык платить своим кредиторам. Ложь для меня не образ жизни. Я не убиваю соседей.

– Что сделали тебе мои родственники, что ты так зол на них? – спросила она. – Я должна знать. В конце концов, ведь и я – Фэрчайлд.

Он мысленно выругал себя за это неуместное упоминание об их семейной вражде, но злоба так давно жила в нем, что въелась в душу.

– Не имеет значения. Я Дюран! Я поступлю честно! Я женюсь на тебе.

– Нет.

Стуки в дверь теперь уже сопровождались криками. Они подняли такой шум, что могли бы разбудить мертвого – или во всяком случае, сделать пребывание Себастьяна в спальне Мэри общим достоянием.

– Куда ты денешься, лишившись репутации?

Мэри откинула волосы с лица и зажала их в кулак на шее у затылка.

– А куда денешься ты, взяв себе в жены одну из Фэрчайлдов? – спросила она, не уступая ему в жесткости.

– В постель, – расхохотался он. Мэри снова распустила волосы.

– Я останусь той же, кем была.

– Я сделаю тебя Дюран, изменив тебя внутренне.

Она смотрела на него с недоумением, не понимая, что он хочет сказать, или, быть может, сомневаясь в его способности шутить.

Но это была не шутка, хотя он и не собирался ставить ей в вину, что она не поняла ее. Он был не из тех, кто заискивал перед ней, добиваясь ее внимания. Ему было плевать на любые условности, в жизни его мало что занимало. Но он был бы ей лучшим мужем, чем другие. Он знал о ней правду, о чем никто другой и не догадывался.

– Почему ты не хочешь выйти за меня? – спросил он помягче. – Со мной трудно ладить, но я богат…

– И я тоже, – возразила она быстро.

– Не так, как я. До меня тебе далеко.

Он не обольщался мыслью, что все их разногласия закончились. Он отлично знал, что похоть еще не основание для брачного союза. Но у него не было выбора, он должен был завладеть ею навсегда.

– Я не могу стать твоей женой. Между нами никогда не будет ни уважения, ни любви, – губы ее скривились презрительно, он никогда еще не видел ни у кого такого выражения, – ни даже правды и искренности.

Мэри запнулась на последних словах. Так почему же она не скажет ему правду? Ее недоверие болезненно задело его. Отпустив ее, он поднялся. Поживем – увидим. С выражением покорности на лице он сказал:

– Ну, как хочешь.

Себастьян подошел к двери.

– А теперь покажемся публике.

– Но она же не была так уж серьезно скомпрометирована, – Бэб со стаканом рома в дрожащей руке свирепо уставился на собравшихся в его кабинете. – Они оба были вполне одеты.

– Себастьян был у нее в спальне – один. – У леди Валери был такой же стакан, как у Бэба, наполненный бренди, но рука у нее не дрожала. – Вы же понимаете, как это неприлично.

Мэри сидела в кресле, отстраненно глядя на резных чудовищ, украшавших огромный письменный стол. Ей хотелось быть где угодно, только не здесь, в этой комнате. Призрак деда нависал над ней, как вредные испарения, мешавшие ей дышать.

– Как я понял, мой дядя Освальд тоже был один в вашей спальне и с тех пор так и не может сесть.

Бэб, казалось, не знал, как ему себя вести: то ли сердиться, то ли смеяться.

– Это к делу не относится. Я уже давно не девственница… неважно сколько лет, – сказала леди Валери. – Мою репутацию очернить невозможно.

– Конечно, нет. – Бэб замахал руками.