— Не такая уж я маленькая! — Она воинственно вздернула подбородок.

— Ну, скажем, не слишком высокая. Ниже среднего роста, я ведь на добрых тридцать сантиметров выше тебя. — Он прижал ее к спинке дивана и поцеловал. — Ты будешь слушать про Глэдис?

— Продолжай, — недовольно буркнула Эвелин, и Томас успокаивающе коснулся ее лба.

— Глэдис — женщина что надо! Добрая, искренняя, преисполненная любви ко всему на свете. Если уж она вобьет что-нибудь себе в голову, — ее ничем не остановишь. Это она натаскивала меня перед Академией — так что своим зачислением я полностью обязан ей.

— Значит, ты не возражал, когда твой отец женился второй раз?

— Возражал?! — Он рассмеялся. — Да я просто лез из кожи вон, чтобы свести их вместе. Это было непросто… Отец вел себя с ней, как робкий юнец.

— А твой отец? Какой он?

— Довольно суровый. Лучший в мире отец. Когда я был мальчишкой, я твердо знал — отец будет защитой и опорой всегда, до самой смерти.

Весьма странная характеристика любимого отца, подумала Эвелин, хотя, глядя на Тома, нетрудно поверить в то, что его отец действительно суровый… Наверное, отец и сын были очень похожи друг на друга.

— Ну, довольно обо мне, — заявил Том, хотя все это время он меньше всего говорил о себе. Эвелин опять почувствовала его отчуждение, как будто слегка приоткрывшаяся тяжелая дверь, охранявшая самые сокровенные мысли и чувства этого человека, вновь с грохотом захлопнулась перед ней.

Он усадил ее к себе на колени, распахнул полы ее пушистого халата и положил руки на обнаженную грудь.

— Теперь я хочу узнать тебя.

Слегка вздрагивая, Эвелин опустила глаза, глядя на сильные бронзовые руки, накрывшие мягкие белоснежные холмики.

— Все это уже не ново для тебя…

— Возможно. — Голубизна его глаз сменилась синевой. Нетерпеливая рука скользнула вниз, к мягкой складочке между стройных ног.

— Это так, но теперь ты волнуешь меня еще больше, чем раньше. Раньше я только представлял себе твой вкус, а теперь… — Эвелин задрожала от острого, горячего наслаждения.

Том распахнул свой халат… Сейчас он был похож на возбужденного жеребца, ноздри его раздувались, вдыхая аромат женщины. Не убирая руки с ее лона, он развернул Эвелин к себе лицом и устроился поудобнее. Она опустилась на него с диким, сдавленным криком.

— Теперь я знаю, какая ты сладкая, — шептал он, — и как славно ты дрожишь подо мной, и как чудесно ты ласкаешь меня своими нежными руками…

Она начала двигаться, сгорая от желания, стремясь к освобождению, которое было уже совсем близко… Руки Тома стиснули ее бедра, как если бы он хотел задержать ее движения, Эвелин жалобно всхлипнула, и вдруг он вцепился в ее ягодицы и принялся поднимать и опускать на себя нежное женское тело.

Это совсем не было похоже на предыдущие нежные игры, это было быстрое, грубое и жадное соитие. В поисках равновесия Эвелин ухватилась за бронзовые от загара плечи Тома — и тут сладкая судорога сотрясла ее тело. Он отстал от нее всего на мгновение…

Восстановление сил заняло гораздо больше времени, чем их яростная отдача. Эвелин обессиленно затихла на груди Тома. Бережно убрав спутанные пряди волос с ее лица, он крепко прижал к себе свою женщину.

— Я не слишком-то забочусь о тебе, — тихо шепнул он. — Это уже второй раз.

— В чем дело? — пробормотала она.

— Я опять взял тебя, не предохраняясь.

— Но я ведь сама так хотела. Я хотела знать, хотела чувствовать только тебя.