Три месяца после ухода я, испытывая самую настоящую ломку, успешно противилась постоянным позывам во что-нибудь вмешаться и страшно гордилась тем, что мне это удается. Жаль, что, в отличие от Анонимных Алкоголиков, у отставных Хранителей нет ничего вроде программы «двенадцать шагов» и ничего такого, что позволяло бы отмечать вехи на пути реабилитации.

Правда, надо признать, что к моей удивительной силе воли имело отношение и полученное от бывших коллег предупреждение, что стоит мне хотя бы попытаться потереть две капельки дождя одну об другую, и меня подвергнут магической лоботомии. Надо сказать, что для некоторых такого рода вмешательство проходило вполне сносно, но в отношении лиц вроде меня, с высоким уровнем специфических способностей, лишение их было аналогично радикальному хирургическому вмешательству, вроде ампутации. Существовала немалая вероя<style name="Exact">тность того, что, вместо того чтобы превратиться в обычную, лишенную магического потенциала женщину, <style name="Exact1">я <style name="Exact">превращусь в зомби, слюнявую идиотку, которую Хранителям придется по гроб жизни содержать <style name="Exact1">и <style name="Exact">обихаживать за свой счет. Впрочем, они к этому <style name="Exact1">не <style name="Exact">стремились <style name="Exact1">и <style name="Exact">ничего такого делать без крайней необходимости не собирались. Хранители нуждались в людях, на которых можно положиться. На организацию обрушилось немало ударов и снаружи, и изнутри, и в нынешней ситуации они не могли позволить себе роскошь сжигать мосты, даже столь шаткие и ненадежные, какой представляла собою я.

Вздохнув, я с закрытыми глазами продолжила вытирать волосы. Бывали дни, и со временем их становилось не меньше, а больше, когда я по-настоящему сожалела о том, что поддалась импульсу высказать им в лицо все наболевшее и уйти, и порой мне приходилось подавлять желание вернуться к прежней жизни. Однако у меня имелись достаточно веские основания считать это плохой идеей. И прежде всего потому, что вернуться к ним означало для меня навсегда лишиться того единственного, что действительно имело для меня значение. Я готова была, сколько потребуется, жить в паршивой квартире, носить вышедшую из моды одежду и обуваться в подделки под известные модели, и все ради Дэвида.

Наверное, это и есть настоящая любовь.

— Эй, Джо!

Прервав ожесточенное вытирание волос, я открыла глаза и узрела перед самым носом дымящуюся чашку кофе. Моей благодетельницей и персональным божеством была прелестная маленькая блондинка, известная под именем Черис, невероятно юная и хорошенькая, с пляжным загаром и прозрачными голубыми глазами, поразительно остро чувствующая все неуместное. Мне она нравилась даже при том, что была, пожалуй, слишком уж хороша. В конце концов, не все в нынешней жизни было тяжким бременем, вот Черис, например, делала мои дни чуточку ярче.

— Хорошо выглядишь, — заявила она с непроницаемым лицом. — Что, кудряшки под пуделя опять входят в моду?

— А ты не заглядывала в последний «Вог»? Это последний писк <style name="11">— волосенки под педика. Возвращаются, как и туфли на платформе.

— Ну не знаю, солнышко, скажу только, что видок у тебя как у Ширли Темпл в роли невесты Франкенштейна. Прямо хоть сейчас беги к стилисту и меняй под тебя имидж.

На самом деле, конечно, менять имидж ей было ни к чему, выглядела она прекрасно. На ней был открывающий живот топик крупной вязки, разукрашенный большущими желтыми смайлами, под ним сетчатый трикотажный тон и, наконец, яркий апельсиновый жакет.