|
Мне маленькому это казалось так весело, потом сообразил, что ей самой так нравится больше: «мама» делает ее пусть не старой, но старше, а она возраста боится просто панически, у нее все полочки в ванной заставлены всевозможными кремами, гелями, мазями и прочей хренью. Она периодически ходит на ботоксы и уколы глауриновой кислоты, один раз уже подтягивала щеки и веки, и для нее нет выше счастья, когда ей дают тридцать вместо ее нынешних пятидесяти трех. – Кофе крепкий? – Суперкрепкий, – ответил я. Кофейный автомат настроен только на три деления: слабый, крепкий и очень крепкий, пью всегда только самый-самый, но мать где-то вычитала, что кофе в чем-то да вредит, потому снова предупредила: – Поднимает давление… – Это его дело, – ответил я. – Но лучше пусть положит откуда взял. – Ох, не увлекайся… – Не увлекаюсь, – заверил я. Откуда ей знать, что у меня припрятаны блистеры с таблетками модафинила, не говоря уже о том, что пользуюсь и фенотропилом, пока еще не запрещенным такой вконец оборзевшей от безнаказанности властью, как вообще-то безобидный алертек. Идиоты, запрещают марихуану и ЛСД, которыми в ряде стран лечат больных, но не запрещают водку и табак, хотя те в самом деле уносят в могилу тысячи и тысячи человек! Я едва не сказал вслух «Долой эту систему», настолько начинает вскипать беспричинная злость, а ведь если посмотреть на эту прекрасную кухню, оборудованную по последнему слову хай-тека и дизайна, кто скажет, что мир плох? – Весь мир насилья мы разрушим, – пробормотал я, – до основанья… Мать в удивлении вскинула брови. – Ого! Последний раз я слышала этот гимн от дедушки… Новую байму делаете? – Да, – ответил я, – браузерку. – Сейчас их понаделали все, – сказала она, – кому не лень. Будь осторожен, можно прогореть. И хотя никаких байм не делаю, но мать не слишком вникает в мои дела, это просто разговорный ритуал за быстрым завтраком, типа о погоде. После большой чашки кофе выскочу из-за стола, а вернусь поздно вечером или за полночь – нам, программистам, как бы полагается засиживаться за своими непонятными компами, где еще более непонятные проги. В кухне стерильная чистота, мать смотрится изящной фарфоровой куколкой. Даже фартучек на ней как украшение, посуда на полках недорогая, но хайтековская, как и плита, шкафчики, люстра, холодильник, окна с автоматическими жалюзями. Быстро допив кофе, я опустил чашку на столешницу и вскочил. – Все, бегу! Она, улыбаясь, подставила щеку, румяную и с тугой кожей, как у юной девушки. Я ритуально чмокнул и поспешил к двери. – Сообщи с дороги, – напомнила она, – а то ужин придется есть холодным. В прихожей, такой же хайтековской, как и вся квартира, все выставочно чисто и строго на своих местах. Обувь на полочках не высовывается из своих норок ни на дюйм, одежда за зеркальной дверью на пластмассовых плечиках ровными рядами, как кремлевские курсанты, а слева от входной двери изящная скамеечка для тех, кто обувается сидя, и фигурный рожок с затейливой ручкой, он помогает всаживать пятки в тесные туфли. Я сунул ноги в кроссовки, с облегчением выскочил на площадку. На этом этаже на нее выводят двери из шести квартир, кто-то да может подойти и посмотреть в глазок, а то и нажать кнопку видеодомофона, так что я даже в носу не ковырялся и не чесал помидоры, просто молча и с неподвижным лицом втиснул кнопки вызова обоих лифтов и покорно ждал, в этом проклятом мире всегда кто-то за тобой да наблюдает, ненавижу эту систему гребаного тотального контроля. |
