— Дурак!.. — выругалась толстая голова, без сомнения, принадлежавшая Агапу Терентьичу. — Сказано, нужно спуститься с горы, а потом кругом болота ехать — тут тебе и будут Талые Ключи. Пошел, болван!..

Повозка опять тронулась вперед, а Борис Борисыч остался посреди дороги и долго провожал глазами удалявшийся экипаж, повторяя одно слово: «Ната».

Дорога от конторы шла по самому берегу и потом терялась в ольховой заросли. Экипаж оставил за собой таявшую в воздухе мутную ленту желтоватой пыли и скоро исчез в зелени. Солнце светило по-прежнему горячо, и по-прежнему от каждой былинки тянулась тень. Борис Борисыч улыбнулся, приподнял свою шляпу и машинально повторил свой вопрос:

— Сударыня, чем могу служить вам?

Он видел незнакомую даму только мельком, но успел рассмотреть, что она была хороша, даже очень хороша, хотя и не первой молодости; притом эта таинственная Ната по всем признакам принадлежала к хорошему семейству… В ушах Бориса Борисыча долго стоял этот кокетливо картавивший женский голос и какое-то необыкновенно выразительное, бледное лицо, которое рядом с круглой рожей Агапа Терентьича особенно резко выделялось своей артистической тонкостью линий.

— Красивая барышня проехала! — заметила Кузьмовна, когда барин шагал по террасе с сигарой в зубах. — Видно, с тятенькой проезжает… И образина только, Христос с ним!..

Над горами, над болотом и над лесом быстро спускался короткий летний вечер, а барин все ходил по террасе с сигарой в зубах и время от времени задумчиво крутил свой седой ус. Кузьмовна давно унесла потухший самовар и посуду, потом подала обед, но Борис Борисыч едва попробовал ее стряпню и опять принялся сосать сигару. Приходил кучер Захар с докладом о том, что гнедой «виноходец» расхлябился на левую переднюю ногу и надо бы его перековать в Косогорах.

— Завтра съездишь и перекуешь… — ответил барин как-то нехотя, чем Захар был очень обижен.

После Захара явился помощник Бориса Борисыча, молодой человек по фамилии Белоусов, и почтительно доложил, что новая шахта под горой Медведкой быстро подвигается вперед.

— Очень быстро? — рассеянно спросил Борис Борисыч.

— Так точно-с… На двадцать восьмую сажень перевалили.

— Странно… то есть я хотел сказать: превосходно…

Белоусов, рябой и вихлястый малый, обладал замечательным малодушием и постоянно смущался в присутствии Бориса Борисыча, как самая застенчивая девушка. Это всегда забавляло Бориса Борисыча, и он старался приручить к себе этого малодушного человека разными способами, главным образом разговорами с ним — последнее составляло для Белоусова истинную пытку. Кончив доклад, Белоусов совсем направился было к выходу, счастливый тем, что так дешево отделался на этот раз, но с полдороги Борис Борисыч вернул его вопросом:

— Белоусов, позвольте, куда же вы бежите от меня?

— Я ничего-с… — пролепетал несчастный молодой человек и вернулся.

— Что я тебя хотел спросить… позволь… — думал вслух Борис Борисыч, ероша волосы на голове.

— Не могу знать-с!.. — ответил Белоусов и сейчас же закраснелся от стыда за неспрошенную глупость.

— Да, да… Ах, вот что: до Талых Ключей отсюда сколько будет верст?

— Летом верст десять будет… а зимой рукой подать, ежели через болото-с.

— Так… А там чей прииск был?

— Прииск-с?.. Кажется, купца Бабкина-с. Незабвенный-с называется. Да он, сказывали, с торгов пошел, потому как сам Бабкин умер, а наследникам это неспособно.

— Так, так… Что же там, на этом Незабвенном, контора есть, ну, одним словом, есть где жить?

— Есть и контора-с… только очень ветхое здание-с.