Однако в столовой его не оказалось. Юстас, ходячее воплощение здоровья, как всегда пребывал в прекрасном расположении духа. Он по своему обычаю широко распахнул окна, хотя те выходили на запад, и по этой причине по комнате гулял холодный воздух. На его тарелке горкой были навалены колбаса, яичница, тушеные почки и картофель. За вырез жилета была засунута салфетка. На столе перед ним возвышалась горка только что поджаренных тостов, стояли блюдо со сливочным маслом, серебряный судок со специями, а также молоко, сахар и серебряный кофейник эпохи королевы Анны.

Миссис Марч, как обычно, завтракала у себя в спальне. Помимо нее, за столом также отсутствовали Джордж и Сибилла. Сердце Эмили упало; ее радость угасла, как огонек свечи под порывом сильного ветра. Когда она взялась за спинку стула, ей показалось, что у нее как будто онемела рука. Когда же она серебряным ножом попыталась срезать верхушку вареного яйца, которое поставила перед ней служанка, ей потребовалось сделать усилие над собой, чтобы унять дрожь в руках. Нет, вчера ей это не привиделось: Джордж действительно поссорился с Сибиллой. Кошмар закончился. Конечно же, отношения не наладятся в одночасье. Потребуется какое-то время… может, даже недели две или три. Но она справится — причем легко, без особых усилий.

— Доброе утро, моя дорогая, — поприветствовал ее Юстас все тем же привычным тоном, каким обращался к ней каждое утро. — Надеюсь, вы в добром здравии?

Это был не вопрос, а всего лишь констатация ее появления за столом. Женские жалобы на здоровье были ему неинтересны. Он не желал слышать об их недомоганиях. Подобные признания представлялись ему особенно бестактными по утрам, когда следовало обстоятельно заправляться пищей.

— В самом добром, — довольно резко ответила Эмили. — Надеюсь, вы тоже?

Вопрос был абсолютно бессмысленным, ввиду наваленной на его тарелку снеди.

— Разумеется.

Юстас удивленно выпучил глаза. Брови его поползли на лоб. Затем он шумно выдохнул через нос и скользнул взглядом по присутствующим: по Веспасии, которая с изяществом истинной леди ела вареное яйцо, по Тэсси, на бледном лице которой были отчетливо видны веснушки, а под глазами залегли тени, по Джеку Рэдли, который, нахмурившись, не сводил глаз с Эмили — на щеках его выступили красные пятна, — и, наконец, остановился на Уильяме. На лице последнего застыло страдальческое выражение. Сидя, как каменная статуя, Уильям сжимал вилку с таким видом, как будто это был спасательный круг, который он ни за что не выпустит.

— Я отменно здоров и пребываю в наилучшем расположении духа, — сообщил Юстас с легкой ноткой упрека в голосе.

— Я рада, — ответила Эмили, твердо решив оставить за собой последнее слово. Она не может сражаться с Сибиллой и не хочет сражаться с Джорджем — так почему бы не выместить раздражение на Юстасе?

Но тот уже повернулся к Тэсси.

— Чем вы намереваетесь заняться сегодня, моя дорогая дочь? — спросил он и тут же, не дав ей ответить, продолжил: — Сострадание — самая превосходная, самая почтенная черта в характере молодой женщины. Твоя дорогая мать, да успокоит Господь ее душу, всегда понимала, как это важно. — С этими словами Юстас потянулся к тарелке с тостами и, взяв один, рассеянно намазал его маслом. — Но у тебя есть и другие обязанности — например, перед нашими гостями. Ты должна делать все для того, чтобы они чувствовали себя как дома. Разумеется, твой дом — это островок спокойствия и высокой морали, куда не проникают мрачные тени этого мира. Но он также должен быть местом уюта, веселья и духоподъемных бесед. — Юстас, казалось, не замечал неловкости дочери. Впрочем, по всей видимости, так оно и было.