Или, может быть, ей показалось? Теперь он смотрел равнодушно, даже иронично немного, как и полагается, наверное, смотреть в подобной ситуации. Только зрачки становились все меньше, превращаясь в две крошечные черные точки, освобождая пространство зеленому цвету.

Ей вдруг захотелось домой. Быстрее — домой, к маме, просто расплакаться у нее на коленях, чтобы пожалела, погладила по голове. Она сказала тихо:

— Извините.

Повернулась, сделала несколько торопливых шагов и скрылась в темном подъезде. Один лестничный пролет, второй, третий… Будто и не было ничего.

— Вернулась уже, Ириша? — донесся из комнаты спокойный мамин голос.

Ирина остановилась в дверном проеме. Все было по-прежнему: мама сидела в кресле со спицами в руках. Серый клубок шерсти лениво переворачивался с боку на бок возле ее ног, уменьшаясь почти на глазах. Мама всегда вязала очень быстро.

— Знаешь, мама, когда я была маленькой… Я, помню, смотрела на клубок возле твоих ног и воображала себе, что это маленький котенок. Он все уменьшался и уменьшался, и мне жалко было его, этого котенка, до слез. Потому что он исчезал…

— У тебя всегда было прекрасно развитое воображение, — спокойно ответила Римма Михайловна, опустив на колени вязание. Сквозь очки с толстыми линзами ее большие глаза казались просто огромными. — Уж не знаю даже, хорошо это или плохо…

— И я не знаю. По-моему, это просто не важно.

— Ну так что? Где твой первый встречный? — спросила мать без улыбки. Так серьезно, как будто и в самом деле могло получиться что-то путное из этой затеи.

— Ой, мама, — рассмеялась Ирина, прошла в комнату и опустилась в кресло напротив. — Не спрашивай!

— Что, никак дед Иван из тридцать пятой квартиры тебе встретился? Как раз мусор выносил, а тут — ты…

— Да нет же, мама. Никакого деда Ивана я не встретила. Встретила нечто совсем необъяснимое и загадочное…

— Вот как? — заинтересовалась Римма Михайловна. — А почему в среднем роде, если это мужчина?

— Да потому что мужчина такой. В среднем роде, правильно ты выразилась… Господи, если б ты видела! Такое пальто на нем дурацкое, волосы длинные, взгляд — отсутствующий. Знаешь, если вокруг него высадить огород, ни одна ворона близко не подлетит…

— Ну что же ты так, Ирочка, по одежке, — Римма Михайловна слегка нахмурила брови и снова взялась за вязание.

— Да не в этом дело, мама. Просто он весь странный… Несуразный какой-то, знаешь. Как будто с Луны свалился, и не понял. Музыкант…

— Музыкант? — брови матери снова поползли вверх. — Так ты разговаривала с ним все-таки?

— Разговаривала, — буркнула Ирина и опустила глаза.

— И что ж ты ему сказала?

— А то и сказала, что замуж за него хочу выйти.

— Так и сказала?

— Так и сказала…

— А он?

— А он говорит, что музыкант…

— Музыкант?

— Я же говорю, мама, он странный какой-то был. Другой на его месте послал бы подальше, или как шутку воспринял, а он серьезно так ответил — знаете, я музыкант… Как будто это имеет какое-то значение.

— Да, — после длительной паузы протянула задумчиво Римма Михайловна. — Вот ведь характер у тебя! Вся в отца… Тот такой же был. Скажет — сделаю, значит, сделает… Упрямство это его глупое ни к чему хорошему не привело. Так что не знаю, дочка, на беду или на счастье…

— Да перестань, мама.