Я промолчал. Честно говоря, ни о чем, кроме отрезанного уха, в этот момент я думать не мог. Пытался. Изо всех сил пытался, понимая, что от правильного ответа зависит моя жизнь. Но ничего, кроме истерического «этот сукин сын отрезал мне ухо», в голову не приходило. Вик, полиция – все это было бесконечно далеко. В другом фильме, идущем в соседнем кинотеатре. А здесь было отрезанное ухо и тихий вкрадчивый голос Ямады. Я различал только голос. И еще исходящую от маньяка угрозу. Понять, что именно он говорит, было выше моих сил.

Где‑то я читал, что в пытках самое страшное для человека не боль, которую ему причиняют. А осознание того, что кто‑то калечит его тело. Чем сильнее увечье, чем ярче у пытаемого осознание того, что восстановить здоровье будет уже невозможно, тем эффективнее пытка. Иными словами, если у тебя есть уверенность, что останешься цел, боль терпеть гораздо легче. И наоборот. Отрезанное ухо производит намного более сильное впечатление, чем избиение резиновой дубинкой. Хотя во втором случае объективно боль сильнее.

Сейчас у меня появилась возможность проверить эти выкладки на собственной шкуре. Должен сказать, что тот, кто написал о пытках, понимал толк в этом деле.

Если вдруг, в один миг, лишаешься какой‑то части тела, это здорово деморализует.

И мне было почти все равно, как поступит Ямада. Ответит он на звонок Вик или даст мне поговорить с ней – какая, к чертям, разница? Этот сукин сын отрезал мне ухо – вот что важно!

Ямада, наверное, понял, что от меня толку не будет. Поэтому нажал на кнопку сам.

– Нет, – сказал он в трубку. – Нет, это не Котаро… Совершенно верно, это я… Да‑да, мы мило беседуем… О, он жив, не волнуйтесь. Правда, не совсем цел, но это сущий пустяк… Полиция вряд ли чем‑то сможет помочь… Что?! Ах, ты… До тебя я тоже доберусь, сучка! И отрежу твой поганый…

Ямада медленно отнял трубку от уха, постоял, шевеля губами, а потом, широко размахнувшись, швырнул мой NEC в угол. Судя по звуку, телефон разлетелся вдребезги.

На мгновение я забыл о своем ухе. У Ямады было лицо человека, только что заметившего, что он целый день проходил с выглядывающими из ширинки трусами. Кажется, я даже ухмыльнулся… У этого парня не было опыта общения с Вик. Интересно, что она ему сказала? Наверное, что‑то особенное.

Огорчение Ямада выместил на мне. От удара у меня потемнело в глазах.

Кажется, я погорячился, когда подумал, что отрезанное ухо страшнее побоев.

– Ну что, червяк, вернемся к нашему разговору? – сказал Ямада, снова принимаясь жонглировать ножом.

Теперь это получалось у него как‑то нервно и потому не очень изящно.

– Что она тебе сказала? – спросил я.

Говорить, когда у тебя разбиты губы, не очень удобно. Впечатление такое, что на них налипли куски соевого творога. Рот толком не открывается. Нормальная артикуляция невозможна. Из‑за этого звуки получаются глухими.

– Не твое дело! – В голосе Ямада прорезались визгливые нотки.

– Ты чем‑то расстроен?

– Закрой свою пасть!

– Что же она тебе сказала? Мне просто интересно…

Новый удар. На этот раз в солнечное сплетение. Пару минут я с успехом изображал окуня, вытащенного из воды. Похоже, это станет моим коронным номером.

Когда получаешь сильный удар в область солнечного сплетения или печени, весь воздух выходит из легких в момент удара. Беда в том, что сразу сделать вдох, как того требует мозг, невозможно. Поэтому несколько секунд ты просто бестолково разеваешь рот, рефлекторно пытаясь втянуть хоть немного воздуха.