Это называется – «узнать мир».

Потом переработанные впечатления выбрасываются обратно. В виде слов, воплей, жестов. Держать их в себе невозможно. Обычный процесс поглощения, переработки и избавления от остаточных продуктов. Информация выблевывается, впечатления испаряются с поверхности кожи, воспоминания выводятся с мочой.

Польза чашки заключается в ее пустоте. Мы это хорошо знаем. И стремимся быстрее освободиться от продуктов переработки. Чтобы тут же заполнить себя снова.

Мы боимся сидеть без дела. Боимся чего‑то не успеть. Как будто можно успеть все. Как будто то, что мы успеем кому‑нибудь нужно. Суета – смысл нашей жизни.

Но суета везде разная. В парках с ней можно мириться. От впечатлений, полученных в парке, людей не пучит. Потому здесь более или менее спокойно.

– Эй, – окликнула Вик.

Я забыл, что она рядом. Потрясающее умение исчезать, находясь все время рядом. Причем без усилий. Все получалось само собой.

Если долго молчать, люди попросту перестают тебя замечать. Перестань болтать – и станешь человеком‑невидимкой. Окружающие замечают не нас, а наши реакции на них. Стоит никак не отреагировать на их поступки или слова, ты исчезнешь.

– Эй, – повторила она. – Где это мы?

– Это парк Ёёги. Вон храм Мэйдзи. Ты что, никогда здесь не была?

– Была, конечно… Наверное. Не помню. Скорее всего, была. Только не помню ничего.

– Как тебе удается стать невидимкой?

– Кем‑кем?

Я сказал ей, что думал о невидимости.

– Чушь, – фыркнула она.

– Ну, чушь, так чушь.

– Я с детства была такой невидимкой. Меня постоянно теряли. Не я терялась, а меня теряли. Понимаешь разницу? Я могла стоять рядом с матерью, в двух шагах, и она меня не видела. Озиралась и звала по имени. Мне каждый раз хотелось крикнуть: «Мама, я здесь!» Но почему‑то я этого не делала. Ждала, пока мама меня заметит. Жутко, когда мать тебя не видит, хотя ты совсем рядом. Она и в комнате меня умудрялась потерять… Почему так было, как ты думаешь?

– Я уже рассказал свою теорию. Ты решила, что это чушь.

– А мне кажется, человек рождается невидимкой. Просто с возрастом он учится управлять своей невидимостью. Вот как я. Раньше я пропадала независимо от своего желания. Раз, – Вик щелкнула пальцами, – и меня нет, все ищут. А я стою и тихонько плачу. Мне страшно – а вдруг так и не найдут? Вдруг я останусь невидимой навсегда? Что мне тогда делать?.. Потом постепенно научилась исчезать, когда мне нужно. Иногда ведь и это нужно…

– А сейчас?

– Что сейчас?

– Сейчас ты исчезла, потому что тебе было нужно?

– Нет. Теперь, когда мне нужно, я становлюсь видимой. А так предпочитаю быть невидимкой.

– Почему?

– Будешь задавать много вопросов – опять исчезну, – сказала она без всякого выражения.

Мне показалось, что она и вправду может исчезнуть по собственному желанию. Причем в прямом смысле. Стать невидимой.

– Знаешь, ты тоже странный.

– Да ну?

– Серьезно. Я это еще тогда заметила, в магазине. Когда первый раз тебя увидела. Подумала: вот странный парень. Тебе разве никто не говорил, что ты странный?

– Нет. С другой стороны, никто не говорил и что я нормальный. Я не очень‑то схожусь с людьми. Во всяком случае, не настолько, чтобы говорить о таких вещах.

– А тут и говорить нечего. Сразу видно. Ты ведь тоже невидимка. Да и вообще, – она опустила голову, – Все мы невидимки.

– Ну это уж как‑то слишком мрачно.

– Ты хорошо знаешь своих соседей? Если из них кто‑нибудь умрет, кто‑нибудь одинокий, ты это сразу заметишь? Например, если умру я, меня хватятся самое раннее через неделю… В лавке напротив моего дома, где я обычно покупаю собу, подумают: «Что‑то давно не видно той девчонки».