– С кем?
– С морем.
– Почему попрощаться?
– Иногда ты ведешь себя как полный кретин. И вопросы задаешь кретинские.
– «Придурок» мне нравится больше…
– Плевать я хотела.
Ну что тут скажешь?..
Я попытался добросить камешек до воды. Ему не хватило пары метров.
– А я сегодня ночью с обезьяной разговаривал, – вдруг вырвалось у меня.
– М‑м‑м… И что она тебе рассказала?
– Ничего особенного. Так, поболтали… Что интересного может сказать обезьяна? Она и говорить‑то толком не умеет. С трудом ее понимал.
– М‑м‑м…
Вик чуть запрокинула голову, подставив лицо ветру, и прикрыла глаза.
– Тебя это не удивляет?
– Что? То, что обезьяна не умеет толком говорить?
– Да нет… Вообще, что она разговаривает. Пусть плохо получается, но это ведь обезьяна.
– Я бы больше удивилась, если бы ты сказал что‑нибудь умное, – хмыкнула Вик. – А так… Вы, наверное, здорово понимали друг друга.
– Я не шучу.
– Я тоже.
Мы снова замолчали. Честно говоря, мне было все равно, что думает Вик по поводу обезьяны. Пусть считает меня психом. Да, пускай, я и буду психом, черт возьми. Что тут такого? В этом мире противоестественно быть нормальным. А психом – в самый раз.
Я решил больше не возвращаться к этому вопросу. Чокнулся я или нет, теперь мне это было неважно. Съехал с катушек – и плевать. Жить мне это не мешает. Да и никому другому тоже.
Интересно, а найдется ли хоть один человек, которому я мешаю жить? Или мешал? Я перебрал в памяти тех, с кем мне доводилось общаться. Нет. Никому не помешал. И никому не помог.
Я неприметный камень на распутье дорог.
– Знаешь, – сказал я, – иногда мне кажется, что меня нет. Тело существует, мысли какие‑то есть… А сам я далеко‑далеко. Не ощущаю этого мира, понимаешь. Не чувствую, что нахожусь в нем. Где‑то за пределами… Какую‑то часть меня, самую нужную, отделили и выбросили в параллельный мир. Валяется там без всякого толку… А я без нее ничего почувствовать по‑настоящему не могу. Осознания нет. Сделал что‑то, а потом думаю – а зачем я это сделал? Разве хотел? Разве это было мне нужно?.. Всякий раз понимаю, что нет. Мог бы так и не поступать. Ничего бы не изменилось. Миру все равно, делаю я что‑нибудь или сижу, сложа руки. С людьми то же самое. Есть кто‑нибудь рядом или я один – без разницы. И людям и мне.
– Чувства под наркозом?
– Да нет, не так… Сложно объяснить. Ну вот, например… Сидишь ты дома. Делать абсолютно нечего. Дай, думаешь, пройдусь. Просто так, никуда… Ну и идешь себе. Идешь, идешь… Вроде и делом занята, слышишь все, видишь. Но не цепляет ничего. Понимаешь, что с тем же успехом мог бы дома сидеть и в стену смотреть. Или спать лечь. Все равнозначно. Не одинаково важно, а… Просто одинаково. Можешь придумать себе занятие на ходу, вроде, там, дома считать или лужи перешагивать. Но ведь мог бы и попросту идти, без всего этого. Будешь ты считать дома или нет – ничего не изменится. По‑настоящему делать тебе нечего. Просто время убиваешь. Вот – убиваешь время. Так и я. Просто убиваю время. Минуту за минутой… А как престать это делать – не знаю.
– Ты и правда разговаривал с обезьяной? – спросила Вик.
– Ага. Она сказала, что ты знаешь ответы на мои вопросы.
– Какие вопросы?
Я пожал плечами.
– Нет вопросов?
– Ничего на ум не приходит. Так всегда бывает. Когда можно спросить, не знаешь, о чем. А когда вопросов уйма, ответить некому. |