– Не я одна за солнышко сражалась, радость моя. Не я одна...

На снегу под тушей барана ярко алела кровь. Кошки вручили Лебедяне состриженную шерсть:

– Вот, госпожа, на рукавички да ноговицы для Златы сгодится.

Парилась Искра долго, всласть: дружинницы уже успели выпотрошить барана и развести во дворе костёр, чтобы зажарить его целиком. Съедобные потроха переложили льдом и оставили снаружи, около дома, дабы было потом из чего варить вкусную похлёбку.

– Ух!

Искра, розовая и блестящая от пота, выскочила из бани нагишом и принялась растираться снегом, а Злата изумлённо глазела на неё, прильнув к окошку. Искра подмигнула ей и с рёвом расплющила о свою грудь большую пригоршню снега. Лебедяна в надетом внакидку полушубке с улыбкой наблюдала, как та приплясывала босиком, рычала и хохотала; потом она скользнула следом за кареглазой кошкой в предбанник и поставила на столик чашку с пенным отваром мыльного корня.

– Хм... Затупилась малость, – промычала Искра, попробовав бритву на ногте.

Пока она точила и правила лезвие на ремне, Лебедяна с наслаждением ощупывала её туго налитое силой тело, закалённое в битвах. Пальцы наткнулись на бугорок нового шрама от стрелы, и сердце содрогнулось, пройдя сквозь холодный призрак боли.

– Всё, ладушка, кончена война, – ласково молвила Искра, покосившись на неё через плечо. – Сейчас мы только навиев к старому проходу, что за Мёртвыми топями, проводим – да и сами по домам.

Лебедяна держала зеркальце, пока Искра с треском соскребала с головы длинную щетину; когда подошёл черёд затылка, она взяла у женщины-кошки бритву:

– Давай, помогу.

Искра чуть нагнула голову, подставляя затылок под лезвие. Лебедяна брила осторожно и медленно, боясь невзначай порезать, а рука возлюбленной шаловливо тянулась к ней и норовила ухватить за бедро.

– Прибереги пыл до ночи, – шепнула ей Лебедяна, чмокая в свежевыбритое местечко за ухом.

Переодевшись во всё новое и чистое, затянув кушак и обувшись, Искра вышла к дружинницам, жарившим барана под открытым небом на вертеле, а Лебедяна с каким-то пронзительным, животным удовольствием прижала к груди заскорузлую от пота и грязи одежду любимой. Отвара мыльного корня оставалось ещё достаточно, и она замочила портки и рубашку Искры в лоханке, плеснув туда немного крепкого щёлока.

Облачная дымка седыми клочьями висела на горных вершинах, запах костра и жарящегося мяса дразнил нюх, а Злата вертелась около Искры и льнула к ней, то и дело просясь на руки. Истосковавшаяся по дочке мастерица золотых дел не могла отказать ей и сама беспрестанно обнимала, тискала и целовала малышку. Глядя, как они милуются, Лебедяна тонула сердцем в тягучей нежности и смахивала с глаз влажную дымку, заволакивавшую взор и заставлявшую всё вокруг плыть в тёплом солёном мареве.

– Твоя, значит? – Иволга, поворачивая тушу над огнём, ухмыльнулась Искре.

Та и глазом не моргнула – продолжала мурлыкать и покрывать быстрыми чмоками личико Златы.

– Моя, – ответила она спокойно. – И Лебедяна – моя.

– Так госпожа вроде как замужем, – хмыкнула Иволга.

– Как только муж ей развод даст – за мной будет, – сказала Искра.

И это было столь же непоколебимо, как горы вокруг. От кошачьего мурлыканья на ушко Злата задремала, и Искра отнесла её в дом, уложила на печку и укрыла разноцветным лоскутным одеялом. Лебедяна чувственно-плавной поступью приблизилась к возлюбленной, скользнула ладонями по её груди, жарко прильнула всем телом. Губы жадно впечатались в губы, сливаясь в поцелуе.

– Прибереги пыл до ночи, – подмигнула Искра.

Горячая струнка натянулась и пела меж ними, соединяла сердца, души и тела. Дружинницы отрезали кинжалами куски баранины и ели прямо у костра вприкуску с печёным луком, чмокая и облизывая жирные пальцы, а Искра в одну кошачью морду умяла целую лопатку.