Рано утром на следующий день, пока Сайке расчесывала Эмбер волосы, она снова заговорила с ним. Голос был тонкий и слабый, и ему пришлось наклониться, чтобы расслышать.
– Я давно здесь?
– Сегодня восьмой день, Эмбер.
– А ты выздоровел?
– Почти. Через несколько дней я смогу ухаживать за тобой.
Она закрыла глаза и издала долгий усталый вздох. Голова откинулась на подушки. От прически ничего не осталось, волосы были длинные, жирные, локоны исчезли. Под шеей выпирали ключицы, кожа туго обтягивала кости, заметно, выступали ребра.
В тот же самый день Сайке заболела, и, хотя она уверяла, что с ней, мол, все в порядке, просто несварение желудка, съела что-то не то, Брюс знал, в чем дело. Он не хотел, чтобы Сайке ухаживала за Эмбер, и предложил Сайке пойти в детскую и там отдохнуть, что та немедленно и сделала. Потом, завернувшись в одеяло, Брюс пошел на кухню.
Сайке, очевидно, не имела ни времени, ни склонности, а возможно, не имела даже представления о том, что такое хорошее ведение хозяйства, – во всех комнатах было не убрано, повсюду лежал мусор. По полу перекатывались клубки пыли, мебель покрывал толстый слой пыли, свечные огарки Сайке швыряла где попало. На кухне громоздилась грязная посуда – сковородки и плошки, большие ведра, заполненные окровавленными бинтами и полотенцами, на столах стояли тарелки с остатками еды.
Все это начинало быстро портиться из-за жары, а заказать свежую провизию через стражника Сайке не удосужилась. Поэтому масло прогоркло, молоко скисло, яйца оказались испорченными. Брюс налил себе тарелку супа – варево Сайке, столь отличное от кушанья, которое готовила Эмбер, – и съел, а то, что оставалось, на подносе отнес Эмбер.
Когда он кормил ее, медленно, ложка за ложкой, Сайке неожиданно начала бредить и кричать. Эмбер схватила Брюса за руку с ужасом в глазах:
– В чем дело?
– Ничего, ничего, дорогая. Это на улице кричат. Ну вот, ты и поела. Теперь полежи и отдохни.
Она легла, но продолжала наблюдать за Брюсом, когда он отправился к детской, повернул в замке ключ и швырнул его на стол.
– Там кто-то есть, – тихо сказала Эмбер. – Кто-то, больной чумой.
Он вернулся к Эмбер, сел рядом с ней.
– Там сиделка, но она не сможет выйти. Ты здесь в безопасности, тебе надо снова заснуть…
– Но если она умрет, Брюс, как ты вытащишь ее из дома? – Выражение ее глаз выдавало ее мысли о Спонг, как она тащила ее труп по лестнице, о повозке с мертвецами.
– Не тревожься об этом. Даже не думай. Как-нибудь справлюсь. Тебе надо спать, дорогая, спать и выздоравливать.
Еще два-три часа Сайке продолжала бредить: она билась в дверь, кричала, чтобы ее выпустили, требовала денег, которые ей обещали, но Брюс не отвечал ей. Окна детской выходили во двор и переулок. И вот где-то среди ночи он услышал, как Сайке разбивает окно и дико кричит. Потом – вой: Сайке выпрыгнула со второго этажа. Когда мимо проезжала похоронная повозка, Брюс открыл окно и сказал стражнику, где лежит сиделка.
В полдень следующего дня пришла новая сиделка.
Брюс лежал на спине и дремал, устав после того, как накормил Эмбер, сменил ей повязку, вымыл руки и лицо. Потом он медленно открыл глаза и увидел старуху, стоящую перед кроватью. Она глядела на него с любопытством, о чем-то размышляя. Брюса поразило, что она пришла так тихо и незаметно, он сразу же ощутил неприязнь и недоверие к новой сиделке.
Она была старой, неопрятной, в грязном платье, с морщинистым лицом, и от нее дурно пахло. Брюс обратил внимание, что в ушах старухи поблескивают бриллиантовые серьги, похожие на настоящие, а на пальцах – несколько дорогих колец. Либо грабительница, либо кладбищенская воровка, либо и то и другое. |