— Что у трезвого на уме, то у хмельного на языке, — заявил Бен и тут же уснул.

ОКТЯБРЬ

Проходят дни за днями, и я их ничем не заполняю. Мы со Сьюзен играем в кункен²⁶ и пьем много чая со льдом. Я загораю у бассейна, почитывая журналы. Гуляю в саду, иногда срываю лимон и добавляю его в чай. Потихоньку набираю вес. Я не вставала на весы, но вижу, как округляются мои щеки.

Когда холодает и ночами преобладают сухие ветры, я устраиваюсь у уличного камина. До меня его, наверное, никто не разжигал. Однако уже вскоре он начинает дышать теплом и уютом, и надолго прикрыв глаза, я могу представить себя сидящей в отпуске у костра.

Сьюзен часто составляет мне компанию, устраивая что-то вроде мини-версии своего собственного Вдовьего Центра Реабилитации. Иногда ее вдруг пробивает на слезы, но она всегда быстро берет себя в руки и успокаивается. Уверена, что дать волю слезам она позволяет себе только ночью в постели. Время от времени, пытаясь заснуть, я слышу ее приглушенные рыдания, доносящиеся с другого конца дома. Я никогда не иду к ней в спальню. Никогда не упоминаю об этом на следующий день. Сьюзен любит переживать свою боль в одиночестве. И не любит ею делиться. Днем же она хочет посвящать себя мне, учить меня, как держаться, и я рада ей угодить. Ее методика исцеления неидеальна, но ей она помогает. Сьюзен собрана и готова к действиям, когда это требуется, и в ладах со своими чувствами. Похоже, она прекрасный учитель, потому что я действительно чувствую себя немного лучше.

Изредка, когда Сьюзен нет рядом, я тихонько пробираюсь в спальню Бена. Я воображала себе, что комната ждет его, застыв во времени и сохранившись точно такой, какой ее оставил Бен. Думала, что, возможно, найду в ней старые школьные призы, фотографии с выпускного, может даже суконный флаг — из тех, что некоторые вешают на стенах. Мне хочется узнать больше о своем муже. Хочется собрать больше информации о нем. Провести с ним больше времени. Но вместо этого я обнаруживаю тесную комнатку, убранную задолго до его смерти. Тут стоит кровать с полосатым синим одеялом и в одном углу висит полуоторванный стикер какой-то фирмы скейтбордов. Иногда я сажусь на постель и прислушиваюсь к царящей в доме тишине. Наверное, здесь невероятно тихо, когда Сьюзен остается одна.

Я представляю себе мир, в котором я замужем и у меня трое детей. У нашей семьи громадный внедорожник. Муж, к примеру, тренер футбольной команды девчонок. Он в моих мыслях безымянный, безликий. По правде говоря, в моем сценарии он неважен. Я всё пытаюсь придумать, как в эту мою новую жизнь вписать Бена. Я могла бы назвать его именем сына, но это было бы слишком очевидно, да и мелковато. Теперь я начинаю понимать людей, открывающих в честь кого-то благотворительные фонды. Было бы прикольно выступать в Фонде Имени Бенджамина Росса против употребления Фрути-пеблс. Ну против чего еще выступать от его имени?

Если честно, то я сейчас ничего не желаю и ни к чему не стремлюсь. Порой мне хочется, чтобы я хоть чего-то желала — что по сути уже и есть желание, только какое-то мизерное.

Сьюзен постоянно планирует что-то за меня, чтобы я была по возможности занята — даже если это занятие будет заключаться всего лишь в праздном просмотре телевизора. Иногда меня этот ее пунктик «лагерной вожатой» слегка раздражает, но кто я такая, чтобы говорить ей: «отстань». Она хочет помочь мне и действительно помогает. Я оживаю чуток с каждым днем.

— Сегодня в город приехала моя подруга Ребекка, — говорит мне днем Сьюзен. — Мы могли бы все вместе пойти в ресторан со средиземноморской кухней, который я недавно присмотрела.

Она впервые приглашает меня на встречу с кем-либо из своих друзей. Почему-то мне кажется странным участвовать с ней в чем-то, во что вовлечены другие люди. Не знаю, почему. Как будто наш с ней союз — слишком личный, о котором никому не говорят.