— Мэм, пожалуйста, успокойтесь.

— Успокоиться? Вы что, издеваетесь?!

— Сьюзен… — начинаю я, сама еще не зная, что скажу дальше, но моя свекровь и не собирается меня слушать.

— Хватит! — обрывает она меня, подняв ладонь перед моим лицом. Она делает этот инстинктивно и агрессивно, точно защищаясь от дальнейших моих слов.

— Мэм, Элси сюда доставил полицейский. Она была на месте аварии. У меня нет причин сомневаться в том, что, как она и говорит, они с вашим сыном были…

— Женаты? — скептично заканчивает за него Сьюзен.

— Да, — подтверждает мужчина в красном галстуке.

— Позвоните в муниципалитет! Я хочу видеть свидетельство!

— Элси, у вас есть копия брачного свидетельства, которую вы могли бы показать миссис Росс?

Я чувствую, как съеживаюсь под их взглядами. Мне это неприятно. Я хочу стоять перед ними прямо, с поднятой головой. Хочу быть гордой и уверенной в себе. Но всё это невыносимо для меня, и мне совершенно нечего им предъявить.

— Нет, но Сьюзен… — По моим щекам текут слезы. Я чувствую себя такой некрасивой, такой маленькой и глупой.

— Перестань называть меня так! — кричит она. — Ты даже не знаешь меня. Перестань называть меня по имени!

— Хорошо, — шепчу я. Мой взгляд прикован к лежащему в палате телу. Телу моего мужа. — Забирайте всё себе. Мне всё равно. Мы можем сидеть тут и препираться весь день, однако это ничего не изменит. Так что плевать я хотела, кто заберет его бумажник.

Переставляя одну ногу за другой, я выхожу из палаты. Я оставляю тело моего мужа со Сьюзен. Но стоит только мне выйти в коридор, стоит только Анне закрыть за нами дверь, как я сожалею об этом. Я должна была оставаться с мужем, пока меня не выставила бы за дверь медсестра.

Анна подталкивает меня вперед.

Она усаживает меня в машину. Застегивает мой ремень безопасности. Медленно едет по городу. Паркуется на подъездной дорожке моего дома. Я ничего из этого не помню, когда внезапно оказываюсь у своей входной двери.

Я вхожу в дом, понятия не имея, какое сейчас время суток. Понятия не имея, сколько времени прошло с той минуты, как сидела тут на диване в пижаме и как избалованная идиотка капризничала из-за хлопьев. Этот дом, который я полюбила сразу же, как переехала сюда, который стал «нашим», как только сюда переехал Бен, сейчас предает меня. В нем абсолютно ничего не поменялось со смерти Бена. Как будто дому это безразлично.

Он не прибрал стоящие посреди комнаты ботинки Бена. Не свернул его покрывало. Ему даже не хватило такта скрыть от моих глаз его зубную щетку. Этот дом ведет себя так, словно ничего не изменилось. В то время как изменилось всё. Я говорю стенам, что его больше нет.

— Он мертв. Он не вернется домой.

— Знаю, родная, — поглаживает мою спину Анна. — Знаю.

Ничего она не знает. И никогда не узнает. Я слепо иду в мою спальню, ударяюсь плечом о косяк и не чувствую боли. Подхожу к постели со своей стороны и понимаю, что всё еще ощущаю его запах. Он остался на белье. Я хватаю подушку со стороны постели Бена и, давясь слезами, вдыхаю его запах. Потом иду в кухню, где Анна наливает мне стакан воды. Прохожу мимо нее с подушкой в руке, достаю чистый мешок для мусора и засовываю в него подушку. Я крепко завязываю мешок, узел за узлом, пока он не рвется и не падает на кухонный пол.

— Что ты делаешь? — спрашивает меня Анна.

— Она пахнет Беном, — отвечаю я. — Не хочу, чтобы запах испарился. Хочу сохранить его.

— Не думаю, что у тебя это получится, — мягко замечает подруга.

— Пошла ты, — огрызаюсь я и возвращаюсь в спальню.

Упав на свою подушку, я начинаю плакать. Ненавижу то, во что произошедшее превратило меня.