Она заметила, что бедняки, ожидавшие своей порции в очереди, немного подались назад, боясь приблизиться к богато одетому барину.

— Уйдите же отсюда, Алексей! — Зинаида указала на народ. — Разве не видите? Они вас боятся!

— Боятся меня? Но почему же? — с напускным удивлением спросил князь. — Я ведь просто пришел полюбоваться вашим милосердием. Так что же подвигло вас на путь благотворительности? Может, грехи отмаливаете?

Глаза Зинаиды угрожающе сузились:

— Мой величайший грех еще впереди. Я совершу его, когда найму человека, который вас повесит. Но вы-то что тут делаете?

— Да так вот, приехал, как и вы, в качестве благотворителя, чтобы облегчить участь бедняков. — Он повернулся к священнику: — Эй, Филипп, или как тебя там, я тоже хочу внести свою лепту в благое дело! — Он достал несколько мелких монет и швырнул их к ногам старца.

— Я буду благодарить Бога за твою доброту, сын мой, — вежливо отвечал седовласый священник и опустился на колени, чтобы подобрать милостыню. Он понимал, что князь нарочно его унижает, но не считал возможным брезговать тем, что может помочь его маленькому приходу.

— Лучше бы меня поблагодарил, старый, — хмыкнул Алексей. — У меня уже здесь, на земле, хватит власти и силы, чтобы заточить тебя в тюрьму за связи с этими бандитами. — Он повел рукой, указывая на перепуганных оборванцев. — Не они ли воруют в городе хлеб?

— Возможно, ты и прав. Но конечно, если они и воруют, то всего кусочек-другой, не больше. Разве нельзя простить столь ничтожное прегрешение? — торопливо заговорил старец, с трудом поднимаясь с колен. — Многим пришлось бы умереть с голоду без той пищи, что они получают здесь.

— Признайся, не ты ли подкармливал невольников в Китай-городе? А вдруг ты тоже из той шайки, которая пытается тайно освободить их? Я слышал, что беглые примыкают к бандам грабителей. Что, если кто-то и сюда заглядывает, чтобы запастись кое-чем необходимым, а?!

Святой отец простер руки, моля о понимании:

— Это верно, я помогаю заключенным, но ведь по закону в тюрьме их не положено кормить. Как бы они ни провинились, все равно им нужен кусок хлеба и хотя бы глоток воды. Я же не спрашиваю, что они натворили, когда раздаю еду. Я только пытаюсь убедить их в милосердии Господа Бога. Но прости, сын мой, неужели ты сам столь чист и совершенен, что можешь бросить в этих бедолаг камень?

Алексей покраснел, но тут же высокомерно поднял голову:

— Я князь! Аристократ благородного происхождения!

Добрая улыбка появилась на сморщенных губах старца:

— Так ты хочешь впечатлить этим самого Господа, сын мой? Бога, пред которым все равны, и принц, и нищий?

Заносчиво тряхнув кудрями, Алексей ухмыльнулся:

— Что же, Господь не видит преступлений воров и убийц?

— Бог видит все, сын мой, но он все и прощает. Мы только должны молиться и искренне раскаиваться в грехах.

Алексей фыркнул:

— Если только он вообще существует!

— А вот это каждый решает для себя сам. — Князь угрюмо нахмурил брови:

— Но это глупо — верить в то, чего не видишь!

— Прости меня, сын мой, — добрый священник был крайне терпелив, — но я не понимаю, для чего ты пришел сюда, если таковы твои убеждения? Или ты хочешь получить совет у дурака?

— О, я слышал о таких, как ты, — насмешливо молвил князь. — Много слышал. Божьи люди! Так вас называют? Святое дурачье! Скитальцы! Святые скитники! Понастроили своих скитов, как велел вам этот ваш Нил Сорский, этот самый глупый из всех глупцов! Но тебе-то наверняка ведомо, что последователи Ивана Санина, иосифляне, вместе с великими князьями московскими растоптали жалких нестяжателей вместе с их учителем.