— Говорите что вам угодно, сударь, — высокомерно ответила она, не дрогнув ни единым мускулом. — Только, раз уж на то пошло, я тоже предупрежу государя, что кое-кто до сих пор мечтает посадить на русский престол нового польского претендента, например, еще одного Лжедмитрия. Я уверена, что наш патриарх Филарет сочтет ваши симпатии вовсе неуместными, ведь он совсем недавно освободился из польского плена.

Как только Иван понял, чем ему это грозит, его маленькие темные глазки метнули молнии.

— Неуместные симпатии? Да что вы, сударыня, я никогда и не слышал ничего столь же нелепого! И как вам такое примерещилось?

— Ах, я ошиблась? — Зинаида держалась из последних сил, чтобы не выдать внутренней дрожи. — Тогда простите меня, сударь. Но понимаете, после ваших речей о том, что прямой наследник царя Ивана Васильевича, возможно, все-таки жив, я вспомнила, как поляки пытались посадить на наш трон уже двух своих ставленников, выдавая их за родного сына Ивана Грозного, якобы чудом спасшегося от смерти. Сколько же можно возрождать этот миф о царевиче Дмитрии, если всем уже давно известно, что его убил отец в припадке ярости?

Воронской считал для себя зазорным отвечать на вызов, брошенный женщиной. Кроме того, она достаточно хорошо знала историю и события современности и могла представлять для него опасность. Тем с большей наглостью принялся он развеивать подозрения Зинаиды, быстро переменив тон на шутливый:

— Ну, этак вы меня еще под монастырь подведете, сударыня. Я ведь только пересказывал рапорты, полученные несколько месяцев назад. Поверьте, я всемерно уважаю царя Михаила Федоровича. Да и потом, коли княгиня Анна не доверяла бы мне, то и не послала бы за вами. — И он принужденно улыбнулся. — Вижу, боярышня, вы сомневаетесь. Однако надеюсь оправдать царское доверие. Ведь я более подобающий провожатый, чем эти служивые. Они, как ни крути, всего лишь простолюдины и не способны ни на что, кроме удовлетворения собственной корысти.

— А вы, сударь? — скептически спросила Зинаида. По ее разумению, этот святоша и в подметки не годился тому офицеру, что возглавлял отряд стражников. За свою карьеру майор Некрасов не раз получал благодарности за непоколебимую твердость и галантные манеры. Царь Михаил не мог бы найти более преданного воина, чтобы послать его к Зинаиде в качестве защитника. — Похоже, вы и впрямь вознеслись высоко над этим рвом, который лежит непреодолимым препятствием на пути простых смертных, и уже ступили в возвышенные сферы святости. Простите, сударь, но добрый священник учил меня в детстве не смотреть на себя словно на волшебный дар человечеству, а, напротив, с покорностью и смирением помнить о бренности моего слабого тела и одновременно взирать с упованием на высший источник той мудрости и того совершенства, которых я лишена.

— Вот как? Значит, вы у нас ученый школяр? — сдавленно хохотнул Иван, но шутка не получилась, потому что в голосе прозвучала скорее уж плохо скрываемая злоба, чем юмор. Этот человек решил посвятить себя перевоспитанию сбившихся с истинного пути, но терпеть не мог тех, кто, верно, оценивал границы его возможностей и подвергал сомнению значение его персоны или идей. — Подумать только, что за мудрость даровал Господь столь красивой девице! Куда уж старым книжникам, которые остались верны своим толстым древним фолиантам!

Зинаида почувствовала, что Иван подтрунивает над ее логикой, которую сам он почитал бесполезной. Видимо, у него было свое особое мировоззрение, и едва ли кто-нибудь отважился бы разубедить его. Но Зинаида решила не упускать такой случай:

— Иногда в рассуждения человека вкрадывается маленькая ошибка и пускает глубокие корни, тогда как он продолжает лелеять эти всходы. Даже если такой человек прочтет сотню философов, ему не удастся стать мудрее.