Она замолчала, но не поднимала на него глаз, а пристально смотрела на свои колени. После длительной паузы он тихо спросил:

— А ты никогда не думала о том, чтобы освободиться?

Она вскинула голову.

— Ты хочешь сказать — объявить Марка умершим, не так ли? — язвительно бросила она. Резкость ее вопроса заставила его невольно передернуться. — Нет. Несмотря на советы, я храню верность своему мужу и верю, что он все еще жив. Если он все-таки когда-нибудь вернется домой, я хочу ждать его там. Его больше некому ждать. Вскоре после того, как его объявили пропавшим без вести, его отец умер, а мать попала в платный интернат для престарелых. Она не способна позаботиться о себе сама. Горе… — Она вздохнула и потерла лоб кончиками пальцев. — Зарплата Марка идет на ее содержание. Я ничего не беру себе. — Теперь она прямо смотрела на него. — Дакс, это ей и женам с детьми ужасно нужны эти деньги. Если пройдет этот законопроект, объявляющий наших мужчин… — Она резко оборвала фразу и вызывающе вздернула подбородок. — Ты же выслушаешь мою официальную речь завтра, не правда ли?

Он поднялся и выглядел при этом таким же усталым и подавленным, как и она.

— Да. Я выслушаю ее завтра.

Больше не говоря ни слова, он направился к двери и открыл ее. На пороге оглянулся и, указав подбородком в сторону давно забытого подноса, бросил:

— Не забудь что-нибудь поесть, — и тихо добавил: — Спокойной ночи, Кили.

Он вышел, а Кили продолжала стоять посередине внезапно опустевшей комнаты и смотреть на закрытую дверь. Безнадежность, которой она так долго не хотела признавать, окутала ее словно саваном. Она чувствовала себя покинутой и одинокой. Такой одинокой.

Она испытывала страстное желание снова почувствовать пожатие сильных рук Дакса и ощутить, как его рот настойчиво приникает к ее губам.

Критически рассмотрев свое отражение в зеркале, она пришла к выводу, что выглядит, насколько это возможно, хорошо. Хотя, пожалуй, ей все-таки не следовало слушать Николь, а надо было взять серую блузку. У нее простой воротник, завязанный строгим бантом. Та же блузка, которую она взяла, украшена кружевными вставками на воротнике и вдоль ключиц. Что ж, тяжело вздохнула она, теперь уже ничего не поделаешь. Наверное, этот легкий штрих женственности немного сгладил строгость темно-синего костюма с его прямой юбкой и блейзером.

Темно-синие замшевые туфли-лодочки, гармонирующая с ними по цвету сумочка и кашемировое пальто такого же цвета, как и ее волосы цвета жженого сахара, завершали ансамбль. Сунув под мышку свой элегантный кожаный «дипломат», она спустилась на лифте в вестибюль, чтобы встретиться там с Бетти Оллуэй и позавтракать с ней.

— Выглядишь, как всегда, великолепно, — заметила Бетти с легким оттенком зависти, смешанной с искренним восхищением. — Как ты умудряешься оставаться такой стройной, проживая в Новом Орлеане, этой мировой столице обжорства? Я через месяц, наверное, весила бы уже четыреста фунтов.

Хорошее настроение Бетти заражало, и Кили принялась болтать о своей работе и расспрашивать Бетти о детях, и старшая приятельница сообщила ей занимательные истории о каждом из них.

— Малышу было всего лишь четыре месяца, когда сообщили, что Билл пропал без вести. Он никогда не видел его. А теперь этот «малыш» — рослый парень, который играет в школьной баскетбольной команде.

Легкая примесь печали появилась в ее обычно оптимистичном взоре, и Кили потянулась к ней и накрыла ее натруженную руку своей ладонью.

— Даже время не помогает примириться, правда? — размышляла вслух Кили. — Мы учимся жить со своей утратой, но, думаю, мы никогда не сможем принять ее.