Мой официант отсутствовал не более полминуты, вернувшись, он сразу же подошел к моему столу. Я не видел для этого оснований, но у меня сложилось впечатление, что он нервничает. Или чем-то напуган. Подойдя, он сказал:

— К сожалению, сэр, она не желает вас видеть.

Я нахмурился.

— Вы отдали ей мою карточку?

— Да, сэр, конечно.

Возможно, ее обидела моя слишком напористая просьба пойти потанцевать? Возможно, ее чувство юмора было менее гибким, чем она сама?

Я спросил его:

— Она это как-то объяснила?

— Нет, сэр.

Это никуда не годилось. Я снова достал бумажник.

— Давайте попытаемся еще раз. Скажите ей, что...

Но он уже тряс головой, отталкивая мой бумажник. Он пробормотал:

— Нет, нет... лучше не надо.

После этого он буквально сбежал.

Я заморгал, ничего не понимая. Он даже не справился, принести ли мне бокал бурбона. Ну и черт с ним! У меня было всего два подхода к Изабел Эллис, исчезнувшей дочери моего клиента, Лоррейн была одним из них. Поскольку я находился здесь, я должен был попытаться встретиться с ней. Я занимался сыскной деятельностью в Лос-Анджелесе и его окрестностях вот уже пять лет с тех пор, как демобилизовался с флота после войны, и я твердо знал, что нельзя отступать только из-за каприза какой-то девушки.

А этот официант повел себя как-то необычно...

Я поднялся и прошел мимо эстрады для оркестрантов через черную занавеску тем же путем, как минуту назад прошел официант с моей запиской. За дверью находился просторный холл, вытянувшийся влево по всей ширине клуба, слабо освещенный лампочкой без всяких плафонов. В противоположной стене имелись три или четыре двери, к одной из них прислонился высокий парень в коричневом габардиновом спортивном костюме.

Я подошел к нему, и он мне подмигнул. У него были крупные белые зубы, которые не полностью прикрывались толстыми губами, и наглые карие глаза.

Я спросил у него:

— Это костюмерная Лоррейн?

Он кивнул, взмахнув при этом засаленными волосами. Они на минуту вздыбились у него над головой, потом распались на две части, закрыв виски, как будто у него из черепа выпирали мозги. Но я-то был уверен, что с мозгами у него дело обстояло иначе. Теперь он стоял точно по центру, и его широкие плечи загораживали вход в комнату.

Я вежливо спросил:

— Как насчет того, чтобы отойти в сторону?

Хмыкнув, он буркнул:

— Я... не намерен.

Это “я” получилось протяжным, остальное же он выпалил без остановки.

Глупая ухмылка на его роже, отрицательный ответ и тон, каким это было сказано, меня задели.

— Послушай, приятель, — заговорил я уже менее миролюбиво, — я хотел постучать в эту дверь. Не стучать же мне через тебя?

Он усмехнулся и отошел в сторону, сделал несколько шагов по холлу и оглянулся на меня.

— Иди сюда, — сказал он заговорщицки, будто хотел сообщить какой-то секрет, — пойдем.

Быстро дойдя до входа в клуб, он махнул мне рукой, приглашая меня с собой. Я не понимал этого парня. Задержавшись у двери, он снова махнул мне рукой и сказал:

— Иди живей. Я что-то тебе скажу. Тебе это понравится.

Я прошел следом за ним в клуб. Парень был высоким, на какой-то дюйм ниже меня, а плечи у него были шире моих. Мне казалось, судя по его поведению, что у него в голове явное завихрение. Однако, как оказалось потом, я сильно ошибался.

Посреди центрального помещения клуба он остановился и спросил:

— Ты — Скотт?

— Да.