Ее голос охрип от напряжения и обезвоживания, она смеялась и стонала одновременно. Звучало это словно вой гиены. Она упала на бок, все еще вздрагивая.
«Фшшшш! Бац! Фшшшш! Бац! Фшшшш! Бац!»
«Фшшшш! Бац! Фшшшш! Бац! Фшшшш! Бац!»
Ее тело успокаивалось, пока она прислушивалась к хаосу, который приближался к двери. Дверь.
Она посмотрела вверх. Ее голова, казалось, весила около центнера. Она не видела двери. Ее тело дрожало, зрение плыло, в сухих расширившихся глазах все двоилось, а сердце неритмично билось.
Лилли никогда не была так обдолбана. Даже во время самых диких вечеринок с Меган – даже в ту ночь, когда она забыла, сколько таблеток экстази она приняла, и гуляла по Cavern Club с юбкой на лодыжках – она не плыла настолько. Она чувствовала жар и одновременно тряслась от озноба. Она разглядывала яркие белые пятна света на границе зрения, пока искала дверь.
Наконец она увидела ее – лакированную дубовую панель с длинной металлической ручкой вместо привычной круглой, закрытую, с задвинутой щеколдой. До двери было около пятнадцати футов. Лилли поползла к двери.
Через несколько томительных минут – а может, и часов, трудно сказать в ее состоянии – она достигла цели. Наконец добравшись до цели, она встала, покачиваясь на нетвердых ногах, держась за ручку для устойчивости, дернула… Дверь была заперта, предположительно снаружи. Она вздохнула.
– Чччерт… Ччччерт… Черт…
Звук собственного голоса поразил ее – скрипучий, монотонный хрип, – голос того, кто не говорил годами. Ее слова звучали нечленораздельно, будто она находилась в состоянии опьянения. Лилли обернулась и осмотрела комнату еще раз. Беспорядок на рабочем столе, груды таблиц, документов, каких-то распечаток. Она двинулась к столу. Споткнулась о свои собственные ноги.
Она упала вперед и издала еще одно неуместное хихиканье, похожее на лай гиены. Она боролась, чтобы встать обратно на ноги. Пошатывалась. Сконцентрировалась на том, чтобы ставить одну ногу перед другой. Волоча ступни, она подошла к столу и начала рыться в документах.
Раздавшийся за дверью выстрел заставил ее подпрыгнуть в тот самый момент, когда она обнаружила записку от доктора Рэймонда Ноллза, кандидата медицинских наук. Записка повествовала о чем-то, что он назвал «откатом недавно реанимированных тканей трансплантата», и была адресована кому-то по имени полковник Райтман. Это вызвало очередной всплеск ужасных воспоминаний, которые пронеслись сквозь мозг Лилли, словно радиопомехи ворвались в ее голову. Последние воспоминания о ее фаустовой сделке со старым химиком вернулись за один судорожный вздох.
Она нашла журнальные заметки, касающиеся объекта экспериментов (Ж) и объектов экспериментов (М), и думала, что означали эти буквы, примерно полсекунды, пока не поняла, с дрожью брезгливости, что буквы обозначали живые и мертвые объекты.
Лилли будто ударили прямо в солнечное сплетение, и она замерла от с трудом сдерживаемой ярости, когда нашла серию заметок, под названием «Дети из провинциальных городков». Быстро и неряшливо нацарапанные заметки, сделанные тем самым врачебным почерком, который может прочесть лишь фармацевт: «К сожалению, большинство из них умрет во время испытаний, но сожалеть о таком тривиальном событии – это все равно что художнику волноваться о том, что во время производства масляной краски пострадало несколько растений, из которых добыли масло. Мы вовлечены в миссию более высокую, чем спасение нескольких сопливых малышей, привезенных из дальних земель. Нам предстоит величайшая миссия из всех, что выпадали человечеству – спасение мира».
Лилли издала безумное хихиканье, когда вырвала эту страницу из записной книжки и бросила ее через всю комнату. Затем она услышала шаги за дверью. Она столкнула стопки документов со стола, бумаги и распечатки начали порхать во всех направлениях. |